И он останавливался. Если истерика была слишком сильной, просто фиксировал меня, чтоб не сделала себе чего-нибудь, и терпел, пока я не угомонюсь.
А у меня опять что-то щелкало внутри, и я понимала, что тупо наслаждаюсь его тихим голосом, его горячими руками и ощущением близости. Я ненавидела его за это, а еще больше себя. Слезы текли по щекам, а я впитывала его тепло, ругаясь на чем свет стоит на свое дурацкое нутро, требующее его любви.
Неделю под его наблюдением провела вот в таком подвешенном состоянии. Наблюдала за его стараниями меня вытянуть из лап болезни, тайно надеясь, что причина не просто в угрызениях совести. Невозможно с таким усердием заниматься мной только из чувства вины.
Не знаю, что мне даст знание о его истинных эмоциях, смогу ли когда-нибудь простить, если он попросит, но продолжаю с упоением подмечать такие небольшие нюансы в его поведении, от которых ноет сердце.
А потом меня резко вырвали из этого кокона, которым меня заботливо окружил Дмитрий Сергеевич. Перевели в другое отделение, и я лишилась почти круглосуточного внимания моего личного доктора. И это оказалось неожиданно болезненно. Я так привыкла к его мягкому голосу, к терпеливым объяснениям, к льющемуся из его глаз теплу, что столкновение с Тагиром Дамировичем несколько вышибло меня из зоны комфорта. Вызвав новый приступ депрессии и страха. А вдруг я не справлюсь с болезнью без помощи Зарецкого? Это действительно пугало.
Однако его ежедневные визиты вернули мне веру в лучшее. Не бросил! Еще и привлек логопеда, которая очень профессионально работала со мной, помогая потихоньку возвращать контроль над речью. Получалось. Не так хорошо, как хотелось, но работало. Диме я пока стеснялась что-то говорить. Со стороны, конечно, не самое приятное зрелище, особенно для мужчины.
Массажист тоже довольно успешно работал с моими взбунтовавшимися конечностями. Я уже могла держать ручку или что-то легкое и не ронять. Ноги чувствовали все, но пока не настолько слушались, чтобы вставать.
Однажды в теплый мартовский денек Зарецкий явился с инвалидной коляской и предложил прогуляться. Я была в шоке и одновременно очень сильно загорелась идеей. Раньше мне даже мысль не приходила, что можно выбраться из больничных стен.
Мы молча катались по территории института, я наслаждалась свежим воздухом и заботой идущего рядом мужчины.
— Тебя скоро выпишут, — сообщил он тихо. Я замерла. Наверное, сейчас скажет, что сделал все возможное со своей стороны. — Даш, я надеюсь, ты позволишь мне заниматься твоим дальнейшим лечением? Точнее реабилитацией.
Такое феерическое облегчение. Он не бросит! Я с усилием подняла руку и положила сверху на его ладонь. Дима растеряно смотрел на наши переплетённые пальцы, а я опять следила за его реакцией. И сердце сжималось в надежде, что тогда в ординаторской произошла какая-то ошибка — столько в его глазах… любви? Я впервые захотела услышать, что он может сказать о том дне… но я не могла сама попросить, а он больше не затрагивал тему, и я, кажется, знаю почему — из-за моих истерик, жалеет.
Отвела взор, и Дима тоже отмер — повез меня дальше.
— Я рад, что ты уже можешь контролировать руки, малыш. Это значит — лечение верное. — Чмокнул меня в макушку прямо через шапку, даже не остановившись. И как его понимать?
Наконец наступил одновременно радостный и пугающий день выписки. Тагир Дамирович намекнул еще вчера, а сегодня после обхода сказал готовиться, а потом все врачи куда-то резко исчезли. Даже Дима. Одна из медсестёр сообщила, что случилось нечто важное — глав врач вызвал всех внепланово к себе. Врачей отделения и зачем-то Валентину Николаевну, процедурную медсестру.
Не знаю почему, но я занервничала. Если б не появилась Таня, я б с ума сошла. Она должна была забрать мои вещи, а потом и меня. Набрала Диму, который тоже вроде бы должен был принять участие в моей доставке домой. Но он не брал трубку.
Таня присела рядом и погладила меня по руке. При ней я не стеснялась выдавать некоторые слова, непроизвольно растягивая звуки и пытаясь хоть немного контролировать лицевые мышцы.
- Неервничааю.
— Перестань. Что могло случиться?
Не знаю, но сердце от чего-то не на месте.
И словно в ответ на все вопросы дверь открылась, впуская в палату сучку Надю.
Вошла такая вся расфуфыренная. Окинула меня высокомерным взглядом и скривила рот. Вот мало ей того, что уже сделала? Чего приперлась? Увы, сказать ей этого не смогла — не хочу, чтоб видела мою беспомощность. Сложила руки на груди и приподняла бровь. Ну, говори уж, зачем пришла, стерва.
Ее явно взбесило выражение моего лица.
— Ну и чего ты такая довольная? — начала она со странной фразы. Уж довольной меня никак не назовёшь. — Продолжаешь портить ему жизнь?
А вот это совсем уж неадекватное заявление.
— Девушка, вы кто? — Таня подалась вперед, как бы пытаясь закрыть меня от змеи, но я остановила ее, положив руку на плечо. Мне интересно, что она скажет. Почему-то ощущение, что оно как-то связано с исчезновением Димы.
— Я, конечно, сочувствую тебе, что так получилось, — она пренебрежительно обвела рукой мой силуэт, однако по ее виду не скажешь, что там имелась хоть капля сочувствия. — но ты отчасти сама виновата в том что произошло. Я ожидала, что ты явишься, даже специально велела Смирнову тебя позвать в ординаторскую, но Дима такой непредсказуемый зайчик — позволили мне даже больше, чем я планировала. Дурачок, думал, что это ты его ласкаешь. Ну как можно спутать меня и какую-то деревенщину? Но дело даже не этом! Тебе все еще мало! Никак не отвяжешься, достала уже. Неужели не понятно? Теперь из-за тебя Дима рискует своей карьерой, и даже свободой!
Что она несет? О чем речь?
— Объяаснии, — интуитивно прикрыв часть лица отвлекающим жестом, спросила я.
— Что объяснять? Ты зачем вцепилась в него руками и ногами? Очевидно же, ты ему такая искалеченная совершенно не нужна. Что с тобой делать? Нянчиться? Ну да, Зарецкий очень ответственный человек. Чувствует свою вину. Ты же понимаешь, почему он с тобой? Так вот, он из-за этой вины пошел на преступление — дал взятку медсестре, чтобы она подменила тебе лекарство. Сейчас их обоих, а также Тагира и Геннадия вызвали к главврачу. Решается вопрос об увольнении Зарецкого и передачи данных в полицию для возбуждения уголовного дела. Так что, мой совет тебе, отвали от него. Если все обойдется, и его не посадят из-за тебя, то лучше тебе исчезнуть. Поняла? Ты все портишь!
И не дожидаясь моего ответа, она развернулась и вышла.
Мы сидели в тишине несколько минут. Все внезапно встало на свои места. И то, что Дима не виноват, и что я импульсивная идиотка опять все напутала и испортила.
— Тыы знаала? — повернулась к Тане. Она кивнула, а я зажмурилась. Она ведь пыталась пару раз мне рассказать. А я истерила на пустом месте.
— Даш, не вини себя. Любая бы отреагировал так. А ты еще и упертая. Дима бы в скором времени заставил тебя выслушать. Не в больнице разумеется — дома.
— А на счет леекарств? Что ему будет? Тюрьма? Нет веедь?
Вскрывшиеся обстоятельства лже-измены меня уже не так волновали, когда вдруг дошел смысл сказанного о подмене.
— Я не знаю, Даш, я не юрист.
— Привези коляску, она там, — указала на коридор, где Дима оставил мое новое средство передвижения. — Нужно попасть к глааврачу. Сказать, что у мееня нет притеензий.
Таня согласилась, что это неплохая идея. Помогла мне перебраться в мягкое кресло, и мы вместе отправились в административное крыло.
Секретарь не хотела нас пускать, но Таня объяснила ей, в чем дело. Что я та самая пациентка, из-за которой все собрались, и меня якобы вызвали специально. Блефовала — да, но нам нужно туда, за дверь, где решается судьба моего доктора.
— Василий Севастьянович, здесь пришла, то есть приехала Устинова, вы вызывали?
Но Таня не дала им нас выставить, ввезла меня по наглому в кабинет. Здесь собралось достаточно много врачей. Кое-кого я даже знала.
