в голову пришло.
— У нас много общего. — Игнатова скрещивает руки на груди и одаривает меня тяжёлым взглядом.
— Например?
— Изменщики совсем рядом и от них фиг избавишься. — эти её слова приравнивается настоящей каменной плитой. Что аж дышать становится тяжело. Лёгкие сдавливает болью.
Она права. Я чёртов изменщик.
И должен сделать многое, чтобы завоевать прощение.
— Понял. Собирайся быстрее. — нужно не тратить ни минуты.
— Да, только… — но Игнатова медлит вдруг, — Знай, если ты меня обманываешь, если ты ещё хоть раз сделаешь Лере плохо, я за себя не ручаюсь. Сейчас я тебе помогу, но вот узнаю, и при следующей встрече сделаю всё, чтобы ты пожалел. Вплоть до отравления! Я тебя в могилу загоню и не шучу совсем.
— Я больше никогда не совершу такой ошибки.
Клянусь. Не кому-то. Сам себе.
Больше никогда не причиню вреда своему ангелочку. Как я вообще мог? Тупой…
— Я не верю, что бывают весомые причины, чтобы изменять, но… постараюсь поверить и… помочь не только в том, чтобы найти документы. — слова Игнатовой всё больше удивляют меня.
Что на неё нашло?
— Зачем тебе это?
— Я не думаю, что её счастье заключается в одиночестве. Она ведь всегда хотела семью с любимым мужем и ребёнком, верно? Ей нужно стать полностью самостоятельной, но не рушить всё что она любила и хотела, иначе она будет несчастной. Мы мало прожили вместе, но каждую ночь она плакала перед сном.
Сердце рвёт на куски, болит в чёртовой груди. Каждую ночь она плакала…
— Плакала из-за твоей измены, но естественно я не знаю вторую сторону медали. Но и так понимаю, что… это уже не важно, она ведь не может перестать тебя любить, даже несмотря на то, что ты был с другой. И если ты действительно клянешься, что это было один раз и больше никогда. С семьёй она будет счастливее, чем без.
— Это на тебя не похоже. Пару минут назад ты хотела меня убить у двери. — глухо бормочу, даже не знаю, что ещё сказать.
Перед глазами картинка сжатой в комочек на кровати Леры, которая старается тихо плакать, чтобы никто не слышал, но она не может сдержать слёз и Игнатова всё слышит.
Я должен был быть настоящим мужчиной для неё, но сделал то, что делают только последние твари. И сперва ведь даже не мог войти в её положение. По настоящему войти, а не словно для вида, хотя думал, что нормально.
— Да, но пригляделась к твоим глазам получше. Они не такие, как у моего отца. Но если я ошибаюсь, уже сказала, что…
— Я понял.
— Я желаю стать ей самостоятельной, успешной женщиной, не зависящей целиком и полностью от мужчины, но несмотря на это любимой и счастливой с семьёй, если она всегда об этом мечтала.
Я сделаю всё, чтобы Лера снова стала счастливой. По настоящему. Лучше, чем было раньше, Игнатова права, она не должна быть в моей тени, не важно, как мы любим друг друга.
Мы должны быть в равных условиях. И больше никогда не молчать когда что-то не устраивает.
Такого больше никогда не повторится.
— Я думал, ты полоумная мужененавистница. — усмехаюсь, но лишь для вида. Сейчас совсем не весело.
— Ещё раз назовёшь так, точно стану. — Игнатова фыркает злобно, но затем снова спокойно говорит, — Я не ненавижу абсолютно каждого, но знаешь… попадаются мне лишь такие как отец, да и ты не полностью оправдан, я всё ещё не доверяю тебе полностью.
— Тяжело твоему мужу будет, но… ты отличная подруга, Арин.
— У меня не будет мужа! — закатывает глаза и почти ногой топает, — Всё, мы тратим слишком много времени на лишнее, погнали.
— А переодеться?
— Да мне пофиг! — она пулей вылетает из спальни, так хочет уйти от этого разговора быстрее на улицу.
Самому хочется глаза закатить, но я лишь спешу за ней.
Каждый садится в свою машину, Игнатовой я даю ключи от квартиры и говорю точный адрес, так будет быстрее, если она поедет туда, а я уточню в клинике всё, у них же есть база данных пациентов. Если что, распечатают новые бумажки.
Эти чёртовые анализы…
Сжимаю руль всё крепче и крепче, не могу успокоиться.
Хочу увидеть Леру, её прекрасные глаза, милую улыбку. Хочу услышать её голос, звонкий, как колокольчик, смех. Хочу понять, что всё нормально.
И никогда больше не сделаю ей плохо, больно и паршиво, как тварь.
Даже не замечаю, как еду, перед глазами лишь она.
Я тоже хочу семью, тоже хочу прожить с ней и нашими детками счастливую жизнь.
Сам себя не понимаю, ну почему не мог просто встряхнуть нас обоих, вместо того, чтобы сдаваться и идти поганым, но лёгким путём?
Ненавижу. Сам себя.
Уже подъехал к клинике, глушу мотор и вылетаю из машины на автомате. Так же чеканю шаг к дверям.
Хватаюсь за ручку, широко распахиваю её и тут же в меня влетает кто-то со всей силы, пытаясь торопливо уйти, словно сбежать с тонущего корабля.
Перед глазами всполыхают золотистые пряди, в нос пролезает тяжёлый запах, знакомых, приторных духов.
И такой же знакомый голос ойкает.
— Ай! — повышается на несколько тонов, напоминая мышиный писк.
Я машинально делаю шаг назад.
И мы встречаемся взглядами с Анжелой.
Смотрим друг другу глаза в глаза и стоим, замерев, как две статуи.
— …Марат? Что ты тут забыл? — как-то испуганно интересуется она.
— А ты?… — едва шевелю губами я.
Я уволил её.
А после слов Леры о том, что Анжела была в нашей квартире и сказала, что беременна от меня, прижал её, получил подтверждение, что это не правда, убедился по камерам видеонаблюдения в доме, что она не проникала в квартиру и всё равно заплатил, кому надо, чтобы она съехала со своей съемной квартиры подальше и больше никогда не маячила перед глазами.
Ни моими, ни Лереными. Ещё и не могла бы устроиться ни в одну мою компанию, даже если я там бываю раз в полгода, я внёс её в чёрный список везде.
Но теперь она стоит прямо передо мной. У клиники репродуктивного здоровья на другом конце города от её новой квартиры.
Что она здесь забыла?…
— Марат… — едва слышно бормочет Анжела.
Вижу, как она вся напрягается, мёртвой хваткой вцепившись в лямки своей переполненной чем-то сумки, такой ярко красной, под цвет летнего комбинезона на ней и такой же красной помады на её больших, искусственных губах.
Этот цвет очень вызывающий и сильно привлекающий внимание.
