Но я не смотрел на неё по особенному ни разу, пока она сама не начала раздеваться в квартире.
Она часто ворковала при мне маленькой, веселой птичкой, когда приходила в кабинет, когда мы были в кафетерии офиса или просто сталкивались в коридоре.
Сперва это очень раздражало. Я не понимал, какого хрена ей надо. Слишком настойчивая, слишком наглая, вместо работы лишь языком чешет.
Но затем это начало расслаблять, что она отвлекает меня от тяжёлых мыслей глупым, смешным бредом. Но я всё равно не думал о ней больше, чем о настойчивой и тупой, как пробка, нелепо забавной сотруднице, также, пока она сама не начала раздеваться в квартире.
Она не имела никакого значения для меня и лишь один раз что-то пошло не так. Я просто подумал… "о, баба сама раздевается, почему и нет? Лере всё равно плевать на меня"
Я дал слабину, а затем тут же пожалел. Понял, что Лере не плевать на меня, что я сделал ей больно. Что я тварь. Что несколько мгновений ласки, даже если её долго не было, не стоят того, чтобы рушить семью с той, кого я по настоящему люблю.
Нужно было просто встряхнуть нашу пару, а не предавать, а не смотреть на другую, более лёгкую и доступную.
Я понял, но слишком поздно.
И сейчас я не чувствую к этой более лёгкой и доступной совершенно ничего, точно такое же безразличие, как раньше, когда ещё не видел её голой.
Не понимаю, как она меня вообще могла заинтересовать? Даже голая…
Но всё же один вопрос к ней меня очень сильно волнует. Он мне интересен. Очень.
— Что ты здесь делаешь? — повторяю то, что уже спросил.
Клиника близка к нашей с Лерой квартире, но не к новой квартире Воронцовой, я следил за тем, чтобы она уехала как можно подальше.
На другой конец города, ведь больше нигде на её кандидатуру съёмшицы не соглашались по наводке моих людей. Ей подпортили репутацию, не сильно, просто что она шумная и ненадёжная, этого было достаточно.
И нет никакого смысла, чтобы ехать столько времени от её квартиры, дабы просто провериться на какие-нибудь болячки или не обострился ли цистит. Сюда едут за другим…
— Я… — и то, как она медлит, как она бегает испуганно взглядом в разные стороны, не зная, что сказать…
Это приводит меня лишь в одной мысли.
— Так ты всё-таки беременна, да? — перебиваю её тихое мямлянье. От одной этой догадки меня тут же заполняет гнев. Тёмный, неконтролируемый гнев.
— И кто же папаша? — усмехаюсь, вижу в её глазах, как ещё более ярко промелькнул испуг. И чувствую, что гнев всё больше завладевает разумом.
Она молчит, делает шаг назад, обратно к двери клиники.
А я превращаюсь в одну большую агрессию.
— Ты всё-таки разговаривала с Лерой, да? Пыталась ей вбить в голову, что мы вместе, что ты живёшь со мной, что это мой ребёнок, а не левый… Но знаешь, через рот детей не бывает. — делаю шаг вперед к ней сам и впечатываю в стену у клиники одним лёгким движением, она тихо шипит от того, как больно бьётся о стену, но мне плевать.
Я ведь поверил ей, она верещала так натурально, что не понимает, о чём речь, что не была она больше в моей квартире, что ничего не говорила моей жене.
И по камерам ничего не было.
Но по итогу, Лера ничего не придумала, верно?
Воронцова беременна, подтверждая, что могла наврать ей легко, даже сунуть доказательства, использовать то, что залетела от другого. Тест или УЗИ, не важно. Чтобы… наверное, заработать денег? Просто жить лучше, чем раньше?
Или зачем ещё бабы на такое идут?
— Марат, я… — снова она мямлит, снова медлит, бегает глазками в стороны, увиливает, пытается аккуратно оттолкнуть, упираясь в грудь руками. Её острые красные ногти впиваются в кожу.
Бесит ещё больше!
— Хватит мямлить! Отвечай нормально, прямо! — не выдерживаю и со всей дури бью по стене прямо над головой Анжелы.
Так, что аж небольшая вмятина остаётся.
Костяшки в кровь сильнее, чем в прошлый раз, но игнорирую.
Она ещё не успела подтвердить это всё, но меня сводит с ума просто то, что так всё и может быть.
— Да, я беременна! Но… — и вот она подтверждает, дрожа, как осиновый лист.
И меня клинит ещё больше, уже плевать, что я на улице перед кучей прохожих. Плевать на то, что нужно торопиться, я приехал за другим. Плевать, что она даже не договорила…
Хватаю её за ворот комбинезона и встряхиваю грубо. Рычу прямо в лицо.
— Зачем ты тогда наврала мне в тот раз?! Говорила же с Лерой, да?! Наврала ей. Какие цели преследуя?! И как ты мимо камер прошмыгнула?! Ты денег хочешь или что?!
Я прекрасно осознаю, что если бы этого не было, не значит, что Лера бы меня сразу простила.
Но… но просто не могу спокойно это слышать!
Эта дрянь наврала мне, на самом деле сделала так, как Лера и говорила.
И хоть виноват во всём лишь я сам. Эта наглая ложь заставила нервничать моего ангелочка.
Виноват во всём я. Но это также повлияло на состояние Леры сейчас, я уверен.
Просто зачем это было?! Действительно надеялась, что это как-то поможет ей или что?!
Вижу злость в глазах Анжелы, она горит ярким огнём, но вместе с ней она уже и плачет. Её слёзы большим ручьём текут по щекам, портят её плотный макияж, срываются с подбородка и капают на яркую ткань комбинезона.
Её слёзы меня не задевают. Ни капли.
Но следующие её слова заставляют замереть в ступоре.
Она выплёвывает их уверенно и злобно, как огромная змея, брызгая смертельным ядом с острых, как самый настоящий кинжал, клыков.
— Да! Да! Да! Я беременна, Маратик! Но не от какого то левого мужика, как ты хочешь думать! А правда от тебя! И доказать это я легко смогу!
— Что? Доказать? Что за бред ты несёшь?! — смешок от нелепости ситуации застревает в горле.
Какую сильную наглость нужно иметь, чтобы такое говорить?
Как она докажет, что беременна от меня? С ума сошла?
Судя по взгляду, да. Она сошла с ума. Её всю трясёт, она никак не может успокоить слёзы, отталкивает меня от себя и орёт, что аж в ушах звенит.
— Меньше пить надо! Что, забыл, как пользовался мной каждый раз в кабинете ночью?! Каждый чёртов раз! А я надеялась, что если буду приходить и приходить, ты ответишь
