с Родиной, понимаешь свое истинное предназначение, в очередной раз уверяешься в верности своего жизненного курса.
Я узнал Ее сразу. Не знаю, как так получилось. Может по улыбке, а может по взгляду. Есть такие люди. С очень выразительными лицами. Проходит много-много лет, а ты все равно во взрослой красивой девушке с распущенными волосами, взлетающими на ветру от каждого ее легкого, как у балерины, движения, видишь ту маленькую девочку с фотографии, улыбающуюся на руках у матери.
Это случилось, когда мне было шестнадцать. Отец не ждал, что я зайду в комнату, думал, что сплю уже, наверное. Иначе бы я этого не увидел, он бы успел спрятать ту фотокарточку, которую держал в руках и плакал.
А я и не знал до этого, что он умеет плакать. Не помню, что меня тогда сильнее удивило- то, что плачет или то, что не стал скрывать от меня слез. Мама меня с детства учила, что даже если очень больно и приходится плакать, нужно сделать все, чтобы никто этих слез не увидел. С этим убеждением я прожил все школьные годы и уверенно вступил в этап курсанта в училище.
-Пап?- спросил я растерянно.
Он поднял на меня светящийся каким-то странным огоньком взгляд, печально улыбнулся. Потом, проживая свою жизнь, набивая свои шишки, я пойму, что так выглядит тоска на лице человека.
-Проходи, сынок.
Мама в эту ночь дежурила в больнице. У меня была увольнительная. Жуть как хотелось домой после сессии, но почему-то не спалось. Вот и решил к отцу податься. Я его в тот год мало видел- то я на учебе, то он в походе. Не пересекались.
-Все нормально?-спросил я слегка испуганно. А вдруг что-то с родными… Из-за чего еще можно плакать.
Утер нос, осушил глаза.
-Нормально? Да, сынок. Все нормально. Ты что так поздно не спишь? Дома нужно спать без задних ног. Это твоя гавань, у моряка должно быть хоть одно на свете место, где можно спать беззаботно, как в детстве, - похлопал по плечу, -совсем уже взрослым стал. И как так время пролетело? Я словно вчера на руках тебя держал, а сегодня, вон, ты меня одной левой уложишь.
Я и правда был немного крупнее отца.
-Это кто?-взгляд упал и не отцеплялся от фото, застывшего в руках у папы.
Тот снова улыбнулся. Опять печально.
-Ты уже не мальчик, сынок, но еще не мужчина. С годами лучше меня поймешь, надеюсь. Не хочу многое говорить, это будет неправильно. Скажу только, что это женщина, которую я любил.
-Любил?-спросил я с нарастанием першения в горле. За маму стало обидно. Фото не было старым. Значит, это было не до мамы…
-Любил, сынок. Ее больше нет. Не спрашивай ничего, я тебя прошу. Ты и так этого видеть не должен был. К маме твоей это не имеет отношения. Мои чувства и преданность ей вне обсуждения. Она для меня была, есть и будет главной женщиной, потому что это моя жена и твоя мать. Но… Судьба коварна, сынок. И путь ее очень извилист. Никогда не знаешь, каким путем она тебя поведет и где выведет, какие соблазны пошлет, какие испытания заставит проходить…
-Это… твоя дочь?- я не знаю, как это вырвалось из меня со рвано-каркающим придыханием. Эта девочка в руках у женщины. Сколько ей было? Год-два… Совсем малышка. А вдруг…
-Нет, это не моя дочь, сынок. Я же сказал тебе. У меня ничего не было с ее мамой. Наверное, со стороны это звучит странно, но как есть. Можно любить человека, чувствовать соблазн. Сила духа и воли человека именно в том, чтобы этому самому соблазну не поддаться. Это важная истина для моряка, Роман. Но девочка чудная. Посмотри на ее глаза… В них столько света.
-Красивый ребенок,- согласился я с отцом, почувствовав облегчение. Тогда я был еще слишком юн, чтобы в полной мере осознать силу трагедии утраты отца. Мне казалось, что раз он остался с мамой, все остальное неважно. С годами я пойму, как же он страдал. Наверняка, винил себя в смерти Виктории, винил себя в том, что, возможно, будь он рядом, всё бы было иначе. Несбывшееся не отпускало его.
Он еще какое-то время смотрел на фото, а потом спрятал его обратно к своим самым личным вещам, куда у нас никогда даже мысли бы не было залезть, потому что все уважали границы друг друга. Его армейский альбом, первые погоны, мое крестильное полотенце и… любовь к той, стоящей у моря с ребенком с глазами цвета северного сияния.
Когда он умрет, я осмелюсь, наконец, открыть старую потертую коробку из-под зимних сапог. И найду эту самую фотографию. Немного потемневшую с возрастом. И снова буду вглядываться в глаза этой девочки. Тогда я уже буду знать эту историю. Он успеет рассказать мне ее до конца. Отец знал, что высока вероятность, что меня переведут на Балтику. Так я узнал, что девочка на фото-Аврора. Так я узнал историю ее матери…
Но на Балтике я не спешил попадаться на глаза её семье, хоть и понимал, что с дедушкой её правильно будет пообщаться. Просто передать ему то, что отец его помнил и уважал до последнего. И в то же время, я понимал, что платоническая любовь моего отца и Виктории оставила свой нехороший след на судьбе девочки. Мама Авроры ведь развелась с ее родным отцом, так и не стала с ним жить.
Все придумывал себе отмазки месяц от месяца. Радовался очередному долгому походу- не нужно было искать оправдания.
А потом случилось 9 мая. И я увидел её. Узнал. Мы шли с офицерами с корабля по набережной, а они шумной компанией уворачивались от резвых брызг волн на дамбе. Четверо-пятеро девчонок. Все молоденькие, в аккуратных цветастых платьицах по точеным фигуркам. Все красотки. Мои орлы сразу хвосты распушили. То ли старшеклассницы, то ли первокурсницы- самый лакомый возраст для парней. Первая любовь, романтика, восторг в глазах. После портовых шлюх и похотливых гулящих жен сослуживцев, отчаянно ищущих адюльтера на стороне, они как глоток свежего воздуха…
Но я не смотрел на остальных. Я сразу узнал этот взгляд-сияние. Девочка
