Когда-то у Арсения было безвыходное положение – долги, ссоры с отцом, упреки матери, клятвы какой-то шлюхи в том, что она от него беременна. Он немного выпил в баре и сидел на скамейке в сквере на окраине. Летнее солнце заливало Москву. Она, при всей своей многоцветности, казалась просторной и белокаменной даже на панельных задворках, а ему мерещилось, что вокруг глухие стены. Он видел в метре от себя щербатый от времени красный кирпич, потеки цемента, поднимал голову и вместо неба обнаруживал серую плиту. И вдруг то ли алкоголь подействовал, то ли реальное светило выжгло морок, но оказалось, что пространство разомкнуто. Он был свободен, мог беспрепятственно идти на все четыре стороны, только не знал, какую вы брать. Но догадывался, что все равно. С тех пор у Арсения появилась слабость к перекресткам. Он полюбил их все, мог часами стоять на любом углу и жадно всматриваться в движение людей и транспорта. Отдыхал от одиночной камеры, как тогда на скамейке. И как тогда чувствовал, что все пути равноценны. Ему легче не станет, потому что из головы ни Галку, ни Александра не изгонишь. Так зачем делать больно другу? И он оставил все как есть. Благо даже соседей разделяет слишком много дел.
Со временем обмолвками и какими-то собачьими взглядами на Галку, когда та была в ударе, подтвердилось его инстинктивное знание, что не один он из их компании с ней путался. Но похоже, ребята считали себя совращенными и перед Александром не виноватыми. Чем старше они становились, тем меньше Галка их замечала. У нее в ход пошли юные наследники миллионов и крепкие тренеры. Друзья женились, дети рождались. Арсений тоже закончил профессиональный анализ своей любви.
Думать, что жить таким галкам легко и весело, – не только глупо, но и грешно. У них же маниакально-депрессивный психоз в самом разрушительном варианте. Инопланетян, которые навещают не так часто, как хотелось бы, врагу пожелать можно. Но смены эйфории совокупления и неизбывной тоски в поиске и ожидании его – нет. С возрастом депрессивные промежутки опасно удлиняются: где набраться молодых бездумных кобелей. Только из их судьбы роковая женщина может вытеснить все и всех, кроме себя. Но и тем надо работать. В отличие от проституток маньячкам часто платят, чтобы секса с ними больше не было. Отступные идут на омолаживающий уход и покупку любовников, но только растягивают муки. И с наступлением менопаузы надо либо сдаваться психиатру, либо вешаться.
Но главное несчастье маньячек в том, что они случаются однажды. Повторно на их удочку никто не клюет. Как говорится, одного раза, который, правда, иногда годы длится, хватает. А секс-гигантессы тоже влюбляются, как все, в юности, молодости, зрелости. Чтобы остаться с любимым, они должны перестать быть собой, поэтому неизбежно расстаются. Но возобновлять отношения время от времени, когда похоть доканывает, тянет. Спаленные же ими изнутри мужчины шарахаются, как от чумных. Яд отверженности травит маньячек вернее, чем обычных женщин. Потому что сами они отвергать не умеют. Но ничего, живут. И бьются, как положено одержимым, не с собой, а со всем миром.
Сейчас Галке было двадцать девять. До встряхивающего мозги климакса – годы подлинного безумия, то есть в ее понимании настоящего счастья. Выглядела она превосходно – разгул гормонов красит. И все равно Арсений не верил, что самоубийство Александра на нее не подействует. Столько читал про катарсис. Когда ж ему наступать, если не теперь? Книжные постельные хулиганки начинали трудиться на поприще безвременно усопшего мужа, выходили замуж и рожали десяток детей, а то и в монастырь подавались. И она образумится страшной ценой. Ведь выучилась экстерном, наверняка в чем-то талантлива. Может, даже гениальна. Гении все на передок слабы, какое-то необычное перераспределение энергии.
С этой надеждой Арсений вышел во двор и остановился. Вон Сашин и Галкин дом. Около ста квартир, в которых живут люди, но для него там никого нет. Друг и любовница сделали это здание обитаемым навсегда, даже если он не воскреснет, а она переедет. Вокруг город городов, а возьми значимые лично для тебя строения, и получится у кого деревня, у кого райцентр. Он пошагал к Галке, искренно полагая, что их драма – это прошлое. Разное: у каждого своя обида и своя боль, своя ложь и своя правда. Общей была любовная горячка, но время обоих излечило. Не само, конечно, а люди, которые приносили и уносили другие радости и боли, тупя лезвие муки.
Галка была пришибленной – другого слова Арсений подобрать не смог. Она уже облачилась в какую-то широкую черную хламиду в пол. Глаза заплаканные, ни намека на косметику, плечи сведены, будто в ознобе.
– Соболезную и тебе, и себе, – растроганно сказал он. – Это так нелепо.
– Нелепо? Странное определение для потери смысла жизни и вышибленных в стену офиса мозгов. И знаешь, хорошо, что не в домашнюю стенку. – Ее голос невыносимо зазвенел, она сжала руками горло и не сразу продолжила. – Ты не говори ничего, ладно? Я сегодня уже столько пошлостей выслушала. Уж с тобой-то мы можем полноценно молчать.
Они стояли посреди комнаты. Галка невесомо и беззвучно опустилась в кресло, будто снятое платье бросили, и осталась в угловатой напряженной позе. Сжала губы, закрыла глаза. Арсений сел на диван и тоже смежил подрагивающие веки. А через несколько минут почувствовал ее руку на своей груди и ногу на своем колене. Он еще не пошевелился, не взглянул, но знал, что рука и нога голые. Почему-то больше всего он боялся, что увидит ее в белье. Но оказалось, что рукава и боковые швы ее бесформенного одеяния – суть разрезы. Красота матовой белой кожи на фоне свитка черного шелка на миг заворожила. В следующую секунду он оттолкнул ее и вскочил с дурацким вопросом:
– Ты чего?
– Я сейчас умру, – просто сказала она. – Я не выдержу. Помоги мне, умоляю. Клянусь тебе, я переиначу всю свою жизнь, я стану другой, строгой и мудрой, но сейчас, сию минуту помоги мне, будь человеком, будь моим лекарством, возьми меня. Последний раз, обещаю. Я больше никогда не приближусь к тебе, но облегчи мою душу…
– Душу? – тупо переспросил Арсений.
– Душу, – твердо ответила она. – Ну, хоть ты пойми, что душу, а не…
Матерное слово прозвучало на диво умиротворяюще. Арсений даже перестал пятиться.
И вдруг его осенило: Александр просил у Бога Галку для себя одного. С юности мечтал о такой любимой, только не предполагал, что настоящую страсть в женщине не утолить и всем миром. Какие там операции на пенисе, после них месяцами надо воздерживаться. Он не мог себе этого позволить. Все у него было в порядке с детородной функцией. Надеялся, что, родив, она угомонится. Но именно это ее и страшило. Действительно, мелочь по сравнению с гладом, мором и войной. Безделица по сравнению с вечностью. И катастрофа для него. Сколько он безрезультатно молился? Лет десять. Но вот стукнуло сорок, потенция начала слабеть и с годами сильнее стать не могла. Он не хотел превращаться только в ее кошелек. Ничего себе расклад: слабая грешная жена не могла остановиться, всемогущий Бог не хотел ее остановить. Так без кого из них Александр не смог жить? Без обоих?
