— Все будет хорошо. Да пребудет с тобой сила, юный Скайуокер.
Не зная, чем себя занять, и тоже изрядно волнуясь, Джессика решила ознакомиться с содержанием многострадальных романов, но начала сразу со второй части: собственно говоря, ее больше всего интересовала динамика развития отношений главного героя с избранницей. Она внимательно прочла несколько все же обнаружившихся любовных сцен — довольно целомудренных, дальше украдкой сорванных поцелуев и словно случайных объятий дело не шло. Увы, активная мозговая деятельность сценаристов запросто могла привести к их мощной трансформации и максимальной приближенности к сегодняшней действительности. Джессика попыталась представить, как будут выглядеть на экране особо откровенные эпизоды в исполнении Тома на пару с какой-нибудь прелестной девой, пришла к выводу, что лучше не расстраивать себя заранее, и отправилась готовить салат.
Около четырех часов она услышала щелчок отпираемой двери и уже хотела выйти в прихожую, но не успела: Том вихрем влетел на кухню, схватил ее в охапку и принялся выделывать совершенно невообразимые танцевальные па.
— Да! — вопил он, прыгая из стороны в сторону. — Да, да, да!
— Том! — завопила в свою очередь Джессика. — У меня нож в руках! Прекрати, ты меня уронишь! Осторожнее!
Том опустил ее на пол, отшвырнул куртку и в полном изнеможении плюхнулся рядом со столом.
— Ну, Томми? Триумф?
Том молча кивнул, вытащил из груды нарезанных овощей кусок яблока, закинул в рот и принялся жевать.
— Рассказывай, не тяни!
— Значит, так. Пока я приехал, пока добрался до их чертова офиса, уже перевалило за час дня. А знаешь, как эти ребята бесятся, если кто-то опаздывает? Наконец прихожу — там секретарша под дверью, выясняет, кто я… И так было скверно, а тут уж я начал трястись крупной дрожью. Она сверяется с какими-то списками и елейным голоском изрекает: «Прошу вас, заходите». Я вхожу, Маккрэйн поднимает голову, улыбается мне, как родному племяннику, и говорит:
«Прилетел наконец в наши края, Томми?» Вероятно, хотел сгладить впечатление от моего опоздания. А я как ляпну в ответ: «Да. Решил в ваших краях осмотреть древние достопримечательности и в первую очередь захотел повидать вас, дядюшка». Он даже рот открыл, а те трое переглянулись и зафыркали. Наверное, решили, что мы разыгрываем домашнюю заготовку, хотя это была чистой воды импровизация. И все, лед сломался: они заулыбались, начался нормальный разговор, и все мои страхи вообще исчезли. Не могу сказать, чтобы я из кожи вылез, но… скажем так: позволил себя оценить. Ну вот. В итоге мне сказали: «Да». И как я подозреваю, они все решили еще до моего прихода, а эта беседа была устроена лишь для того, чтобы они убедились: не ошиблись. Джесси, я умираю от голода. Дашь мне поесть?
— Да. Только вымой руки.
— Съемки начнутся в марте сначала в Галифаксе, потом в Стеллартоне, — рассказывал Том с набитым ртом: жевать и говорить одновременно ему удавалось с необычайной легкостью. — Надо будет отснять там все зимние сцены — лондонские и голландские. В апреле переберемся на Кейп-Бретон, где и останемся до июня. Всю натуру будут снимать там: вроде бы на этом острове местность соответствует шотландским пейзажам: холмы без конца и края, вересковые пустоши — только без вереска, — а с трех сторон океан. А в июле мы вернемся, и весь месяц пойдет под павильонные съемки: сцены в замке и на корабле.
— Значит, — сказала Джессика, произведя несложный подсчет, — ты уедешь на целых четыре месяца? Как же мне обходиться без маленького хвастливого трепача?
Том улыбнулся и накрыл ладонью ее руку.
— Всего на четыре месяца. И ведь не на край света. Я засыплю тебя сувенирами. И буду звонить каждый день. По три раза. После завтрака, обеда и ужина. И потом, есть еще один немаловажный момент: сумма контракта. На личный самолет, конечно, не хватит, но для начала… Думаю, после окончания съемок мы купим машину побольше и снимем квартиру получше.
— Мы? Это твои деньги. Меня вполне устраивает эта квартира.
— Ой, Джесси, не начинай. Знаешь, одного моего знакомого спросили: «Вы прожили в этом доме всю жизнь?» А он ответил: «Еще нет»… Мне надо будет отрастить волосы. И немножко подкачаться.
— А фехтовать тебе придется? Том энергично кивнул:
— На шпагах. Нам преподавали фехтование в школе драматического искусства. Какие-то навыки наверняка сохранились, не надо учиться с нуля. Еще планируется несколько драк, и пару раз придется прокатиться на лошади. Вот этого я больше всего боюсь. Надеюсь, лошадка окажется смирной.
— А что у нас с любовными сценами? Том замялся:
— Присутствуют. Такая, знаешь ли, легкая эротика: в постель меня не уложат. Но детально я пока не разбирался и сценария не видел. Ну а что тут такого? Я актер. Знаешь, сколько мне еще придется переиграть любовных сцен?
Джессика перегнулась к нему через стол:
— Играй сколько угодно. Главное, чтобы подобная перспектива не вызывала у тебя столько воодушевления, как сейчас. Актер… Ты пока малыш. Мой славный голубоглазый малыш.
До отъезда Тома оставалось пять недель, потом четыре, потом три… Джессика с ужасом следила, как мелькают вторники и пятницы, и поначалу панически боялась того дня, когда ей придется выпустить Тома на волю волн. Она чувствовала, что мысленно он уже оторвался от нее и постепенно перемещается из принадлежащей им обоим реальности в сугубо свою личную, куда ей не проникнуть. Теперь целыми днями он носился по делам, а вечерами читал и перечитывал убийственных размеров сценарий. Время от времени он отрывался от текста и начинал расхаживать по комнате, чуть слышно шепча слова и вполсилы разыгрывая за себя и за других персонажей целые эпизоды. Порой он увлекался, и тогда Джессика с любопытством наблюдала, как он со стонами скребет ногтями обшивку дивана, изображая муки голода на необитаемом острове, или, держа в руке воображаемую шляпу, отвешивает воображаемым дамам изящные поклоны по всем правилам галантного искусства двухсотлетней давности.
Раньше он безраздельно принадлежал ей двадцать четыре часа в сутки, а теперь она чувствовала его отклик лишь в те минуты, когда он выныривал из шотландской старины и вспоминал о дне сегодняшнем. Но даже в его объятиях Джессика не могла теперь избавиться от чувства страха: она не понимала, почему жизнелюб Том, всегда так легко и беспечно относившийся к актерству, вдруг поставил работу во главу угла и отодвинул Джессику куда-то на задворки своего существования. Когда ей в первый раз пришла в голову мысль, что дело вовсе не в новой роли, а просто его страсть поостыла и он уже не жаждет ее круглосуточно, Джессика безумно испугалась, ибо знала по собственному опыту: за охлаждением рано или поздно следует расставание. Ей доводилось расставаться с мужчинами при разных обстоятельствах — иногда это вызывало отчаяние, иногда оставляло ее равнодушной, но ни один из них не вызывал у нее такой безоглядной «животной» привязанности.
