О Ф И Г Е Т Ь.
Вся комната усыпана синими лепестками. Буквально вся. Одеяла, подушки, ковёр, ламинат. Шагу не сделать, чтобы не наступить на них. И букеты. Огромные букеты таких же синих шикарных роз расставлены по поверхностям в стеклянных вазах. Один на столе, второй на комоде, третий, самый большой, на подоконнике, возле распахнутого настежь окна.
Это… это невероятно.
Спотыкаясь бреду к дивану и мешком оседаю на постель. Так и сижу с зажатым ладонью ртом и разглядываю всё это буйство красок. Мне не нужна записка, чтобы понять, кого благодарить за раскинувшийся тут цветочный магазин. И так очевидно.
С ума сойти.
Загребаю горсть мягких лепестков и долго, с наслаждением вдыхаю их запах.
У меня нет слов.
Откидываюсь назад, плюхаясь на одеяло. Я точно дура, потому что широченная улыбка расползается на лице, и я ничего не могу с ней сделать. Зато чувствую, как усталость медленно тает. Ей на смену приходит какая-то пугающая эйфория.
Вслепую нашариваю валяющийся среди лепестков телефон, выпавший у меня из ослабевших пальцев. Снимаю с блокировки и долго смотрю на открытое диалоговое окно. Смотрю, смотрю, а потом быстро набираю:
"С Днём Рождения, кстати. Желаю не быть впредь таким бл*дуном".
С дрожью жду ответа. Но его нет. Ни через пару минут, ни через полчаса, ни через час… Теперь он меня игнорит? Или просто слишком занят? Внутри всё скручивается в болезненный узел от одной мысли, что он в эту самую минуту может быть с кем-то другим. Господи прости, с той же Дариной…
Так и засыпаю с телефоном у головы, уткнувшись моськой в ароматные лепестки. А просыпаюсь от грохота разбившейся об пол вазы. Подскакиваю, как ужаленная, очумело тряся головой. Сколько я проспала? На дворе ночь, часы показывают начало четвёртого. Нашариваю выключатель настенного бра и комнату озаряет слабый полумрак. Окно всё так же нараспашку, букет валяется на полу среди осколков, а рядом…
Глава 14. Играем в догонялки. Чур, ты водишь!
Глеб
Это я неудачно приземлился. Хорошо никто не видел, как я ёбнул*я, запутавшись в ногах. В ногах, бл***. Состояние размазни: ведёт из стороны в сторону, левая рука при малейшем механическом воздействии болью отстреливает в башку, а спину словно дубинками лупасили.
— Бл***, — злобно цежу сквозь зубы, когда в ладони втыкается что-то острое. Одновременно с этим в комнате включается свет. Мальвина таращится на меня, как на привидение. Ага. Привидений в таком унизительном виде не бывает.
— Воронцов, ты нормальный? Что ты тут забыл? — растирает сонные глаза Покровская. Такая взъерошенная, такая заспанная. Такая красивая.
— Прости. Не хотел тебя будить, — кое-как поднимаюсь на ноги. Слегка пошатываюсь, но ничего, стою вроде твёрдо. А вот ладонь саднит и кровоточит. Вытаскиваю глубоко впившиеся осколки от расхреначенной вазы. Бл***. Надо было заказывать цветы в картонке.
— Будить не хотел? А что, позволь спросить, хотел? Окна перепутал? Адрес? — напрягается Праша.
— Панировал посмотреть, как ты спишь. Ну и может прилечь рядышком.
— Ты больной?
— У меня день рождения. Именинник имеет право на желание.
— День Рождения уже прошёл.
— Меня задержали дела.
— Какие? Белобрысые и писклявые?
— Я был не с Дариной, если ты на это намекаешь.
— Я ни на что не намекаю. Я пытаюсь понять, начать ли звать на помощь.
— Зачем?
— Ко мне посреди ночи влезает чёрт знает кто. Полагаешь, причин нет?
— Почему сразу "чёрт знает кто"? Это всего лишь я.
— Воронцов, — устало трёт лицо Мальвина. — Что ты здесь делаешь?
— На сообщения ты не отвечаешь. На звонки тоже. Вот хотел узнать: понравились цветы?
Тяжёлый вздох.
— Понравились.
Заторможено рассматриваю, как по ладони в причудливой дорожке стекает струйка крови и срывается вниз.
— У тебя есть ненужная тряпка?
— Зачем?
Зализываю пульсирующие ранки. В основном мелкие, но есть и парочка глубоких.
— Чтобы я не закапал тут всё кровью.
До Покровской доходит, и она подрывается с места. Со словами "жди" из комнаты вылетают, возвращаясь спустя минуту с тюбиком перекиси и бинтами.
— Садись, — велят мне. Какой приказной тон. Мне нравится.
— Не боевое ранение же, зачем перекись? Ещё зелёнкой обмажь.
— Будешь много вякать, и зелёнку принесу. Никогда не ходил с зелёными усами и в точечку?
— Не ходил, — угроза не пугает, но до меня доходит, что это лишний повод оказаться поближе к Праше. А я с какого-то хрена выёб***юсь. Не дебил ли? Так что послушно сажусь, с готовностью протягивая ей руки. Пускай делает чё хочет. Хоть пальцы отрезает секатором. Главное, чтоб рядом была. И это клиника. Я болен. Или пьян.
Мальвина, смахивая назад мешающие волосы, садится напротив, подозрительно принюхиваясь.
— Ты пил?
Бурбон, текила, потом пиво. Потом снова бурбон. А, ещё абсент. Но это так, послеобеденный список.
— Немного.
— По запаху много.
По состоянию тоже, но знать ей об этом не обязательно. Меня пускай и штормит мальца, но я вполне в себе. Соображалка работает, язык не заплетается, перед глазами ничего не расплывается. Максимум — могу нести ху*ню. Но это явление повседневное. Им никого не напугаешь
— Ну так праздник же. А я впервые его встречаю один, — на ладонь щедро поливают перекисью, от чего она начинает шипеть и пузыриться. — Жжётся.
— Потерпишь. Если ждёшь жалости, ты не по адресу, — бурчит она, и при этом очень нежно промакивает розовые расплывшиеся разводы сложенным в несколько слоёв бинтом.
Нет, жалости я точно не жду. С ней я уже ничего не жду. Исключительно надеюсь. Хоть на что-то. А самое мерзкое, что над этим состоянием у меня больше нет никакой власти. Это не я, а оно управляет мною. Сука-а-а. Хоть прибейте не втыкаю, когда успел проморгать вспышку и так влипнуть.
— Как встретился с отцом? — спрашивает Праша. Она сейчас так близко. Но при этом так далеко.
Кривлюсь, всем видом давая понять, что не хочу вдаваться в подробности.
— Хреново. В ушах до сих пор стоит его ор.
— Вы настолько не ладите?
— Чтоб ты понимала: он так и не поздравил меня.
— Оу… А я поздравила. Ну, вроде того…
— Я видел. Спасибо. Это правда для меня важно.
— Это, конечно, не подарок Дарины, но… — перехватываю её здоровой рукой за кисть.
— Хватит о ней. Ничего у меня с ней не было. И уже давно.
— Подробностей не надо. Это не моё дело.
— Ещё как твоё. Всё, что со мной происходит полностью твоя заслуга.
На меня вскидывают до пронзительности синие глаза. Даже в полумраке яркие, как никогда.
— Это ты меня сейчас благодаришь или ругаешь?
Беспокойное море и я. Нелепо барахтаюсь в нём, словно не умею плавать.
— Это я прошу.
— О чём?
— Дай мне шанс, — в ответ отрицательно мотают головой, отворачиваясь. Затрещал новый кусок оторванного бинта. — Почему?
— Я уже говорила: я тебе не верю.
— Ты даже не хочешь попытаться поверить. Это разные вещи.
— Ты прав. Не хочу, — снова устало зачесывают непослушные волосы назад, чтобы те не лезли в лицо. — Я не хочу ввязываться во всё это. Не хочу иметь с тобой ничего общего. Не хочу, чтобы ты находился здесь сейчас. Не хочу, чтобы дарил цветы… Если я тебе правда хоть сколько-то нравлюсь, отстань от меня. Найди себе другое развлечение, переключись на кого-нибудь. Займись в конце концов Лерой, которую никак не дожмёшь. Только меня, пожалуйста, не трогай.
Лера? Она и Титову сюда умудрилась приплести? Реально? Бл***. Да на кой хрен мне сдалась эта глупая трещотка?! Забил я уже на неё давно. На пари, на договор с отцом, на всё на свете забил. Это как наваждение…. И у наваждения есть имя.
