А мысль о том, чтобы быть с другим мужчиной? Она тоже не привлекала меня больше. Я попыталась представить, как кто-то другой целует меня, снимает с меня одежду, погружается в меня… и мой желудок взбунтовался, мозг настоял на замене мысленного образа таинственного мужчины на образ Зейна, на то, как он целовал меня, как раздевал меня догола, как погружался в меня.
Я отчаянно пыталась создать хоть какое-то подобие душевной и эмоциональной стабильности у себя в душе, когда в кабинку напротив меня кто-то плюхнулся. Лусиан, пахнущий ресторанной кухней, верхняя половина его волос была заплетена в две косы, переходящие в одну, свисающую между лопатками, был одет в черную футболку, замаранную и испачканную кухонной ерундой. В одной руке он держал миску тушеного мяса, в другой — пинту пива.
— Привет, Лус, — всхлипнула я.
Он настороженно посмотрел в мою сторону, услышав мое шмыганье носом.
— Привет. — Он положил в рот немного тушеного мяса и принялся жевать, все еще задумчиво глядя на меня. — Уезжаешь завтра?
Я молча кивнула.
— Да.
— Ну, если говорить, по крайней мере, за пятерых из нас, мы будем скучать по тебе. Было приятно проводить все это время с тобой.
— А мне было здорово познакомиться со всеми вами. — Я взболтала пиво на дне стакана, наблюдая, как пузырьки образуются на его поверхности. — Но почему только вы пятеро?
— Ну, Баста здесь нет, и я не могу говорить за Зейна.
— Почему Зейн не будет скучать по мне?
Лусиан съел несколько кусочков тушеного мяса, прежде чем ответить.
— Я не это имел в виду.
— Тогда что ты имел в виду?
Он прожевал, проглотил и запил все это пивом.
— Может быть, он не хочет скучать по тебе.
— О. — Я допила свое пиво. — Думаешь, он… скажет что-нибудь?
Лусиан пожал плечами.
— Не знаю. Может быть да, а может и нет. — Он ткнул в тушеное мясо ложкой, прежде чем продолжить. — Но, во всяком случае, тебе лучше поговорить об этом с ним, не со мной.
— Все не так просто, — сказала я.
Лусиан снова пожал плечами.
— Обычно именно все так просто. — Наконец он встретился со мной взглядом, его глаза были темными, напряженными и нечитаемыми. — Просто и легко — это не одно и то же.
В этот момент Зейн скользнул на стул рядом со мной, протянул руку и схватил миску Лусиана с тушеным мясом, в три укуса съел половину, а затем запил все добротным глотком его пива.
— Ты утомляешь ее своей мистической чушью, Лус?
Лусиан только насмешливо приподнял бровь.
— Пожалуйста, угощайся. — Он забрал свое блюдо и пиво и продолжил есть, как ни в чем не бывало, затем посмотрел на брата. — Что еще за мистическая чушь?
— Твои скупо сформулированные крупицы мудрости.
— Вряд ли это мистическая чепуха.
Зейн рассмеялся.
— На самом деле это так.
Лусиан только покачал головой и молча начал опять есть.
Я нашла руку Зейна под столом и переплела свои пальцы с его.
— Никакой мистики, просто…
— Лусиан был Лусианом? — Подсказал Зейн. — Разбив все, что ты представляла и что знала о жизни, всего лишь дюжиной слов, а то и меньше?
Я склонила голову набок.
— Вроде того.
— Я убежден, что он древний восточный мистик, замаскированный в тело угрюмого подростка, — сказал Зейн. — Это единственное возможное объяснение, откуда он знает половину того дерьма, о котором говорит.
— Я наблюдаю, слушаю и задаю вопросы. Обращаю внимание. Читаю. — Лусиан доел тушеное мясо и запил пивом. — Это не мистика, это называется быть внимательным наблюдателем человеческой природы.
— Ага, как скажешь, Конфуций. — Зейн откинулся на спинку стула и обнял меня. — Возвращайся на кухню, бездельник.
Лусиан снова покачал головой, но с легкой и искренней усмешкой на губах, а затем парировал:
— Разве не ты должен быть за стойкой?
— Броку наскучило быть одному наверху, и он спустился, чтобы сменить меня.
Лусиан только кивнул и пошел обратно на кухню, насвистывая тему Кунг-Фу.
Зейн посмотрел на него, а потом улыбнулся мне.
— Этот парень что-то с чем-то.
— Сколько ему лет? — спросила я.
— Девятнадцать, почти двадцать.
— Но он совершенно уже не ребенок, да?
Зейн кивнул.
— Да, ты права. Но такое чувство, что он им никогда и не был. Даже когда Лус был маленьким, то был тихим до безумия. Он не говорил до тех пор, пока ему не исполнилось больше двух лет, и начал говорить полными предложениями. Мама думала, что у него могут быть проблемы с развитием, но доктор сказал, что физически и ментально он способен говорить, и развивается нормально, и что он просто… не хочет говорить по какой-то причине.
— Да. Что ж, он просто мудрый молодой человек.
Зейн рассмеялся и кивнул.
— С этим, черт возьми, не поспоришь. Ты забываешь, что он сидит рядом, ты разговариваешь с кем-либо или что-то типа того, а затем он просто выпаливает предложение или два, которые так… проницательны, как по мне, что заставляет всех восхищаться: "Ха, а он прав. Будь я проклят".
Я прислонилась к плечу Зейна.
— Хочешь, эм, пойти наверх? В центр города? Или чего-нибудь еще?
Он посмотрел на меня.
— Напомни еще раз, во сколько твой рейс?
Я сморгнула какую-то странную, горячую, соленую влагу, которая собиралась в уголках глаз. Не знаю, что это было, но мне это не очень понравилось.
— Завтра в десять утра.
— Эта неделя пролетела слишком быстро, не так ли? — Его рука, обхватившая меня за плечи, напряглась. — Я просто хочу побыть с тобой в постели еще одну ночь, что скажешь, детка?
Я молча кивнула.
— С удовольствием.
Он переплел свои пальцы с моими, повернулся вбок и встал, а затем потянулся, чтобы поднять меня. Без особых усилий он понес меня на руках к лестнице, ведущей в квартиру, остановившись, чтобы я открыла дверь. Прежде чем подняться по лестнице, мужчина поцеловал меня.
Прямо там, на виду у всего переполненного бара, раздался хор из волчьего воя и кошачьих мяуканий от его братьев и нескольких постоянных завсегдатаев бара. Я рассмеялась во время поцелуя, не в силах сдержать улыбку, которая расползалась на моих губах, несмотря меланхоличное настроение.
Позже мы оказались в его комнате.
На его кровати.
Одежда слетела с нас, и он навис надо мной, целуя меня до удушья, до бесчувствия, до полного слез забытья. Он отстранился, проведя большим пальцем у меня под глазами.
— Эй, не нужно, — пробормотал он.
Попроси меня остаться, попроси меня остаться, попроси меня остаться… мольба вертелась у меня в голове, но не сорвалась с губ. Я не стала бы умолять сама, не могла.
— Это просто была… это была самая удивительная неделя в моей жизни, — прошептала я.
Он скользнул в меня, ничего не было между нами, его член был горячим и твердым внутри меня.
— Для меня тоже.
Я обхватила его ногами за талию, обняла за шею и поцеловала, когда мы начали двигаться вместе в совершенном ритме. Наши бедра толкались друг к другу, языки переплелись, дыхание слилось, и я не смогла сдержать еще одну слезу, скатившуюся по моей щеке. Зейн не стал вытирать ее, хотя и видел. Его глаза встретились с моими, когда мы двигались вместе. Он не заставил меня молчать, когда я начала стонать, звук вырывающийся был смесью из стонов восторга и горестным рыданием.
В его глазах отражался его собственный глубокий колодец бурлящих эмоций, ни одну из которых он не выразил словесно. Он показал мне их, в отчаянном пылу своих толчков, в дрожании его губ, когда он сдерживал свою кульминацию, в сжатых желваках и нахмуренных бровях, в движении его рук по обеим сторонам моего лица, которые были словно твердые железные прутья из плоти и мышц.
Я прижалась лицом к его плечу и вжалась в него, всхлипывая.
Мы кончили вместе, его лицо было спрятано между моих грудей, а волосы мягко касались моей щеки. Я позволила нескольким слезинкам капнуть на его волосы, когда кончила, прижимаясь к нему, содрогаясь под ним, все еще молча умоляя попросить меня остаться.
