а он кивает, поджав губы. Недоволен. Ну, по крайней мере, хотя бы еще одному человеку не нравится то, что происходит.
Через полчаса дороги мне наконец удается немного разогнать мысли и расслабиться. Проверив телефон, я обнаруживаю там несколько пропущенных от родителей и Жени — отвечу позже, как силы будут и не будет Егора рядом. Нелли еще пишет, что приедет на следующей неделе и всех порвет за меня, а я улыбаюсь и отвечаю, что жду ее. На остальных в списке мне плевать.
Когда машина съезжает с трассы, я вижу заправку за окном.
— Перекусим? — Егор спрашивает, прежде чем я успеваю подумать, что мы здесь забыли. — Сырники были вкусные, но их было ничтожно мало.
И я вновь уверена, что Егор шутит и говорит без претензии, но все равно смущаюсь от его слов. Самой не верится, что так сглупила. Нет, ну а как я могла подумать, что ему хватит той порции, которую оставила? Он в свои двадцать больше съедал, а сейчас все эти мышцы кормятся, наверное, тоннами белков и углеводов.
Хотя, ладно, возможно, я полагала, что Егор просто не задержится у меня, не захочет пробовать, а он…
— Так что? — уже припарковавшись, повторяет вопрос. — Здесь вкусные бутерброды, всегда останавливаюсь по пути.
— Ага, — бросаю я, а уже через минуту падаю за свободный столик в придорожном кафе.
Егор не спрашивает, что я буду и буду ли есть вообще. Конкретно это меня мало удивляет — в этом весь Егор. Но после того, что он слышал о моих «сложных отношениях» с едой, я думала, все же поинтересуется.
Егор не интересуется. Он исчезает за стеллажами с продуктами, но уже скоро возвращается с гигантским хот-догом размера «XXL» для себя и с бутербродом поменьше, предназначенным, видимо, мне, а девушка с кассы помогает донести до стола два огородных стакана кофе. Улыбается еще широко, правда, не ему, а чаевым, которые тот протягивает. Он, конечно, молодец: не обаянием, так наличными очаровывает всех вокруг.
— Позвал бы меня, у меня тоже руки есть, — я кручу ладонями в воздухе, а Егор, приподняв бровь, бросается в меня влажными салфетками.
— У тебя куриная сосиска. Я помню, что свинину ты не любишь, — он снова отвечает совсем не на мой вопрос, как любит делать.
Помнит, видите ли, он. Только зачем ему эта информация?
— Спасибо, — робко выдавливаю я из себя и быстрее кусаю край булочки, чтобы спрятаться от внимания, а то щеки начинают гореть.
Остываю я и готова продолжить разговор, только прожевав кусок теста десяток лишних раз, пока тот не тает во рту. Я облизываю соус, стекающий по пальцам, и спешу придумать, что спросить у Егора в первую очередь, только бы не слышать диалоги за соседним столом об эпиляции волос в интимных местах и «Тиндере». Никогда бы не подумала, что дальнобойщикам, которые слушали мои ночные передачи, интересны подобные темы. Если бы знала, может, эфиры были бы куда успешнее.
— Что мне нужно знать? Чем занимается твоя мама сейчас?
Как ты представишь меня ей?
— Живет она одна. Завела кур, огород и свинью по имени Борис.
— Борис? — я не сдерживаюсь и смеюсь. — Почему Борис?
— Спросишь у нее.
— Она не работает?
— Она свое отпахала, но… — Егор вздыхает и трет лоб как будто устало, — все равно собирает овощи, яйца и таскается с ними по ярмаркам. Хотя я все…
Он осекается, не продолжает. Я знаю, что Егор никогда не хвастался тем, что сделал.
— Ты ее всем обеспечил, — заканчиваю я за него, а он кивает. — Слушай, трудоголизм из человека так просто не вытравить. О чем я — ты сам весь в нее, — добавляю с улыбкой и снова кусаю бутерброд, скрывая смущение.
— Ну не в отца точно, — посмеивается он в ответ.
Егор в хорошем настроении — это меня радует. И немного пугает, если честно, я слишком привыкла к вражде и перепалкам.
— Вы переехали? Где она сейчас живет?
— Нам еще час ехать. Да, года три назад, когда дела пошли в гору.
— А она… — я запинаюсь, хотя очень хотела произнести это легко и непринужденно, — будет не против? Что в доме останется незнакомая девушка? И у меня же с собой совсем ничего нет.
Я сама удивляюсь, как быстро и незаметно мы миновали стадию торга и отрицания. Хотя, наверное, после секса и прилюдного позора на передаче можно и послушать мужчину.
— Ты не незнакомая девушка, — произносит Егор в самой привычной манере, но меня пробирает прямо насквозь. — А все, что понадобится, я привезу.
Он говорит это, мажет по мне взглядом и вдруг замирает. Смотрит в одну точку, а я не сразу понимаю, что смотрит он на мои губы. Даже когда Егор тянет ко мне ладонь, я не возражаю, потому что будто бы не верю, что тот так просто — средь бела дня и прилюдно — меня коснется. А он касается. Аккуратно вытирает уголок губ — видимо, соус? Я не знаю, не могу проверить. Пока Егор медленными, почти незаметными движениями пальцев гладит мою скулу, мой мозг в нокауте.
Он гладит щеку три, пять секунд, а затем резко одергивает руку, и меня скручивает.
— Не нужно обращаться со мной, будто я хрустальная. Не сломалась тогда и сейчас не сломаюсь, — отвечаю я холодным, как мой остывший кофе, голосом и смачно впиваюсь зубами в хот-дог.
Егор был бы не Егор, если отреагировал иначе — он усмехается и молча пьет свой американо. И попробуй догадайся, что у него на уме. Я тут каждую минуту жду, что он спросит о чем-то смущающем и неуместном, но нет — он уплетает бутерброд за обе щеки и просто пялится на меня.
Вот же!
Когда мы, сытые и вроде бы даже довольные, уезжаем с заправки с пакетом шоколадных пончиков, на которые случайным образом перед выходом упал мой взгляд, я засекаю время, чтобы примерно понимать, сколько еще пути предстоит. Егор набирает скорость, включает музыку, я смотрю в окно, напеваю под нос хиты, которые из-за работы на радио знаю почти наизусть, и даже пару раз ловлю Стального за подглядыванием.
Увлекшись, я не замечаю времени, поэтому, когда машина сворачивает на проселочную дорогу, я против воли напрягаюсь резко и всем существом. Егор точно видит, но никак не комментирует, а мне вдруг становится страшно, так страшно, ужас! Я боюсь, очень боюсь встретиться с прошлым. С каким-то осуждением, может быть, которого и так в жизни хватает, а еще больше с безразличием — кто я вообще
