– Упакуйте ландыши вот те, в корзине, – показываю девушке-продавцу на приглянувшуюся композицию.
– У вас отменный вкус, – стреляет она ярко-подведенными глазами и призывно улыбается, – сестре или маме?
Приподнимает бровь и оборачивается, чтобы, виляя бедрами и искусно изгибаясь, не только дотянуться до цветов, но и показать себя во всех лучших ракурсах.
Вот он – тот самый простой вариант досуга. Прокаченный и доступный. И таких полно кругом. Бери – не хочу. Не спорю, еще месяц назад я бы не постеснялся, взял… разок, а потом пошел дальше, не оборачиваясь и не вспоминая.
А сейчас даже ничего не дергается.
Штиль, мать его. Полнейший.
Зато стоит мою Машу представить и всё, бл…, в штанах палатка.
Потому что выбрал ее. И телом, и сердцем.
И ведь понимаю, что нашел самый сложный вариант из всех имеющихся. Но ни хрена не переживаю. Я счастлив, что Маша – сложная, а всё, что когда-то в ней по моей вине поломалось – починю.
– Невесте любимой, – обламываю девчонку и без сожалений покидаю салон.
Не по кайфу мне тут.
К дому своей вредины подъезжаю около семи. Неторопливо забираю подарки с заднего сидения и, воспользовавшись тем, что-то пацаненок лет пяти придерживает дверь подъезда, явно кого-то дожидаясь, проскальзываю внутрь.
Устрою сюрприз, когда в домофон не позвоню.
Но сюрприз ждет меня. Потому что базар чужаков, а потом и испуганный голос моей девочки слышу еще со второго этажа.
Поднимаюсь беззвучно, стараясь по максимуму вникнуть в ситуацию. И когда слышу:
– Для начала, поговорить, Ма-ша…
Обозначаю свое присутствие.
– Со мной поговоришь… для начала, – заявляю безапелляционно и неторопливо преодолеваю последние ступени.
Быстрый осмотр подтверждает предположения, что чужаков двое. А, нет, трое, поправляю себя, когда улавливаю тихий, на грани слышимости, шорох подошвы на площадке этажом выше.
– Привет, моя хорошая, – прямиком направляюсь к своей побледневшей девочке, игнорируя стоящего непозволительно близко к ней незнакомца, и целую ее в висок, чтобы хоть немного успокоить и переключить на себя. Вижу же, что ее уже потряхивает, хоть и нахохлилась, как воробей. – Держи торт. Взял шоколадный, какой договаривались.
– Я… – Маша прикусывает пухлую губку, поглядывая широко распахнутыми глазенками на чужаков и снова мне в глаза, а я мгновенно каменею от этого ее жеста.
Все бл…, опять палатка в штанах. Хорошо, что джинсы плотные.
– Иди домой, Машунь, грей чайник, я скоро приду, – помогаю ей открыть дверь и, дождавшись, когда зайдет, сам закрываю.
– Ну и, орлы? В чем проблема? Какие вопросы к девушке? – поворачиваюсь к молча взирающим на меня парням, складываю руки на груди и приподнимаю бровь.
Накатывает полное спокойствие. При любом раскладе Прохорову не заденут, это главное.
– Султанов, мля, а ты тут каким ветром? – вдруг спрашивает тот, что стоит чуть дальше.
Перевожу на него взгляд и прищуриваюсь, стараясь припомнить, откуда он меня знает.
– Сергей Белов, старший брат Макса Белова, – представляется, понимая безуспешность моей попытки решить головоломку самостоятельно, и руку тянет.
С Максом мы два года вместе занимались, когда еще пацаньем были. У нас возраст и весовуха совпадали, вот и спарринговались часто на пару. Потом он с семьей переехал, кажется, в другой район и забросил бокс. А старшего брата его я всего раза три видел, когда тот за ним приходил, чтобы вечером забрать. Сам бы не сказал, вряд ли бы я вспомнил.
– Маша – моя девушка, поэтому вопросы к ней – равно вопросы ко мне, – озвучиваю свою позицию, и все же протягиваю руку, потому что Белов свою не убирает.
– Тимур Аршинин, – представляется второй и ухмыляется. – Хрень какая-то вырисовывается, Сулейман. Нам вот этот кент поет, – кивает он вверх, где, как я и предполагал мнется третий, – что она – подружка его друга. Почти жена. И именно с нее надо спрашивать деньги, на которые нас эти два утырка кинули.
– А жених – это тот, который Кравцов? – уточняю, взглядом прожигая мнущегося наверху придурка.
– Ну да, Вадим, – пищит убогий и бледнеет, встречаясь со мной взглядом.
– Что-то ты, милейший друг, путаешь, – улыбаюсь холодно. – Или на приятеля наговариваешь. Я вот с ним сегодня беседовал, хорошо беседовал, – киваю, когда до идиота доходит способ нашего общения, – и он совсем не считает мою девушку своей. У него с памятью теперь полный порядок. Может, и тебе стоит ее восстановить?
Понять, что я с ним сделаю, когда доберусь, много времени у болезного не занимает. Отшатывается, стараясь спрятаться.
– Ну что, парни, – перевожу взгляд на Белова и Аршинина, – помочь вашему говоруну все вспомнить, чтобы в следующий раз таких замут не было?
Я ни единой мысли не допускаю, что Маша хоть в чем-то замешана. И наезды в ее сторону терпеть не собираюсь, как и вот такие пугающие ее встречи.
– Не надо, Сулик, – качает головой Белов. – Дальше мы сами разберемся. К твоей девочке вопросов нет. Поторопились.
– Аналогично, вопрос снят. Реально накосячили, – подтверждает тот, что представился Тимуром. – Торт с извинениями курьером пришлем, чтобы больше не пугать.
***
– Маша, я пришел, – говорю с порога, чтобы не пугать явно не находящую себе места от паники девчонку.
– Сулейман, – вылетает она из кухни.
Ну так и есть. Глаза покрасневшие, зрачки расширенные, на щеках красные пятна и пальцы в кулачки сжаты.
– Ну и по какому поводу было наводнение? – делаю сам шаг ближе, когда она останавливается в метре от меня, что непозволительно далеко, и костяшками пальцев касаюсь еще слегка влажной бархатной щеки.
– Я… они… а ты…
Давится вздохом. И я не выдерживаю, притягиваю ее к себе и по спине глажу. Не сопротивляется, обмякает и в следующий момент уже сама жмется и ладошки на грудь кладет.
А меня высоковольтным разрядом прошибает, настолько ее касания охрененно действуют.
Кайф.
Без прикрас, это реальный кайф – вот так держать ее в руках, вдыхать нежный аромат и все округлости телом чувствовать.
– От тебя ландышами пахнет, – переключаю ее ненадолго, чтобы расслабилась. Все равно же не успокоится, не вызнав все до последнего. – Понравились цветы?
– Угу, очень. Спасибо. Я их в воду поставила.
– Умница, – хвалю больше за то, что сама ластится, ноготками грудь царапает легонько, чем за заботу о подарке.
Потому что знаю, что ненамеренно внимание привлекает, скорее бездумно, просто напряжение потихоньку отпускать ее начинает. Но, черт, до чего же приятно.
– А они… они что хотели? – немного пригревшись, уточняет.
Глазки не показывает, по-прежнему сопит, уткнувшись в шею.
От ее горячего дыхания и моей ни разу не скромной фантазии по коже мурашки бегут, и член оживает. Неудобно в джинсах, но похер, не хочу ее отпускать. Хоть скотчем к себе привязывай.
А чем не вариант…
Ухмыляюсь в макушку и прикрываю блаженно глаза.
– У твоего бывшего муда… парня, – поправляю себя в последний момент, не хочу при малышке выражаться некультурно, она у меня – девочка правильная, – проблемы нарисовались. Серьезные. Точнее, он сам себе их нарисовал вместе с дружком. А это были те обиженные ребятки, кого они на приличные бабки кинули.
– А я…
– А ты не при делах, – перебиваю, чтобы всю дурь из красивой головки выкинула, – но подстраховаться стоит.
– Что ты имеешь ввиду? – замирает.
– То, что пару дней поживешь у меня. Не волнуйся, – вновь улавливаю дрожь в хрупком теле, – просто чтобы мне было спокойнее.
Ага, а то торт принесут без моего ведома от решивших прощения попросить кобелей, а моя девочка его высоко оценит. Нет уж, фиг им.
Маша только мои сладости будет есть.
– Договорились? – решаю надавить, чтобы не ускользнула, она же еще та лиса.
За подбородок личико приподнимаю. Глаза зеленые видеть хочу, тонуть в них.
– Я у родителей лучше, – лепечет, сияя алеющими щеками.
