– Садись, я сам займусь хлебом, – Султанов, будто так и должно быть, целует в щеку и уверенно подталкивает к стулу. Сам же спокойно становится у доски и ловко орудует острым предметом.
Непривычно всё.
Но особенно то, что кто-то заботится обо мне помимо родителей. Не было такого никогда. Зато наоборот – постоянно. В единственных отношениях, что были с Кравцовым, всегда вертелась и обхаживала мужчину я: подавала, подливала, накладывала, стирала, мыла, а тут…
Привычная модель, как упавшее на пол стекло, бьется и разлетается на мелкие осколки. Я же будто оживаю, понимая, что бывает по-другому. И кто-то готов заботиться обо мне, даря внимание и ласку.
– Все в порядке? – уточняет невозможный мужчина, перехватывая мой беспокойный взгляд.
Киваю и беру стакан с соком, чтобы отвлечься.
В порядке…
Хороший вопрос. С Султановым все настолько ново и остро, что весь порядок сбивается, а эмоции то кипят, то застывают, пребывая в шоке.
Но, главное, я чувствую, что живу, и кайфую от этого, а не барахтаюсь, как муха, увязшая в паутине.
После ужина и совместного наведения чистоты с удовольствием соглашаюсь посмотреть телевизор и даже выбор фильма одобряю. Люблю комедии. И, ощущая усталость, совсем не сопротивляюсь, когда Сулейман утягивает меня на большущий разобранный диван. Навалив гору подушек, укладывает к себе под бок и обнимает со спины.
– Если усну и буду мешать храпом, толкни, – произносит он, поглаживая мой живот своими обалденно красивыми ладонями.
А я на них залипаю и, чуть подумав, накрываю сверху своей пятерней. Классно, даже глаза на минутку зажмуриваю, чтобы момент прочувствовать. Слышу тихий довольный хмык, а следом ощущаю, как горячие губы касаются чувствительного местечка за ухом.
Знаю, что жест в данном случае не несет никакого сексуального подтекста, но тело живет своей собственной жизнью и остро реагирует на мужчину сзади.
Черт! Ведь так и влюбиться недолго.
Ловлю слишком смелую мысль и тут же одергиваю разгулявшиеся фантазии, заставляя себя сосредоточиться на экране. Выдыхаю, лишь почувствовав, что рука Сулеймана потяжелела, а сам он задышал глубже. Вот и славно. Пусть отдыхает. Тихонечко ерзаю, но не чтобы уйти, а зарываюсь в уютные объятия поглубже, прикрываю на секунду глаза, и сама не замечаю, как засыпаю.
Глава 28
Так тепло, мягко и уютно. Совсем не хочется открывать глаза.
Когда дрейфуешь где-то на краю глубокого сна, ощущая нежную тяжесть одеяла, и понимаешь – будильник не зазвенел, значит, еще есть время насладиться этим моментом, жизнь кажется раем.
В полудреме придвигаюсь плотнее к горячей батарее, что приятно греет меня через одеяло, и блаженно вздыхаю. Она такая мягкая и удобная, особенно если вот так поглаживает…
Глаза резко распахиваются, а дыхание перехватывает, когда что-то тяжелое обвивает мою талию, без спроса забираясь под одеяло. В сером свете раннего утра незнакомая обстановка кажется особенно пугающей для сонного сознания, и оно лихорадочно пытается воспроизвести события последнего вечера…
Черт!..
Дергаюсь в чужих объятиях и тут же оказываюсь теснее прижата к крупному мужскому телу. Горячее дыхание обжигает шею, и меня бросает в жар.
– Доброе утро, маленькая, – хриплый со сна голос током пробивает по оголенным нервам и вместе с тем странным образом успокаивает.
Сулейман легко переворачивает меня на спину и, опираясь на согнутый локоть, нависает сверху, но не давит.
Наверное, во всем виноваты последние отзвуки сладкой неги, что отпустили не до конца, или сумрак комнаты, который рядом с Султановым из пугающего превращается в соблазняющий, или пышущая жаром фигура мужчины, излучающая мощь и вызывающая трепет во всем теле, но меня словно магнитом тянет к этому сгустку энергии и мощи.
– Доброе, – шепчу чуть слышно и, скользнув по короткой бороде, губам, носу, встречаю пронзительный совсем черный сейчас взгляд.
Так и лежим некоторое время. Глаза в глаза. Я даже моргнуть не решаюсь. Мы так близко, что наше дыхание сливается, а взгляд высекает искры.
– Маша моя, – склонившись чуть ниже, обжигает горячим дыханием губы Сулейман и практически невесомо очерчивает пальцами овал лица, – ты, как наваждение. У меня крышу рвет, что ты рядом. Кажется, сон продолжается.
Договаривает хрипло, а у меня по телу словно жар растекается. Не выдерживаю накала, а может, специально провоцирую. Сама не понимаю, как вечно скрывающаяся внутри смелость на первый план выходит. Только так и продолжая тонуть в черноте голодного взгляда, делаю глубокий вдох, что грудь приподнимается, медленно размыкаю губы, и, скользнув языком по нижней, зубами ее прикусываю.
И всё…
Контроль Султанова рвется в клочья, как тонкая бумага, легко, мгновенно, безвозвратно.
– Зар-раза маленькая, – рыкает, легко разгадав провокацию, и впечатывается голодным ртом в мои приоткрытые губы.
Одним махом выметает все мысли из головы. Сминает, сдавливает, вынуждает глухо простонать. Его язык высекает искры, властно проходится по деснам и сплетается с моим языком в первобытном танце.
От сбросившего маску невозмутимости мужчины веет дикостью, чем-то хищным и по-настоящему опасным. Он целует так одержимо, что вынуждает задыхаться. Будто выпить меня хочет. Всю, до дна, до последней капли. Крупными глотками. Жадно. Ненасытно.
Стон рождается где-то глубоко внутри вместе с дрожью.
Сулейман, словно почувствовав, резко отстраняется и вглядывается в лицо. Дышит тяжело, часто. И только глаза горят. Одержимые глаза дикого зверя, который жаждет меня растерзать.
Я молчу, только судорожно сглатываю и на мгновение зажмуриваюсь. Адреналин кипит в крови. И мысли бросает из крайности в крайность. Хочется еще, хочется чувствовать его сильнее, без преград. И хочется уползти, спрятаться. Прежний страх не дремлет, уже вылезает из глубин подсознания, теснит с завоеванной территории новые эмоции, изгоняет желание продолжать безумство.
– Я могу остановиться, если ты против, – чеканит мужчина, прочитав по глазам даже больше, чем я понимаю сама, и сразу ощущается, что каждое из слов дается ему с огромным трудом. – Могу уйти прямо сейчас.
– Куда?
– В душ. Потом в зал, – заявляет отрывисто. – Грушу колотить.
Мы оба в одежде, но, когда случайно задеваю его бедром, даже через несколько слоев ткани ощущаю, что член напряжен до предела. Мои лосины. Его спортивные штаны. Нам стоит только сбросить одежду – и всё, дороги назад не будет.
Готова ли я?
На секунду прикрываю глаза, и прошлое тут как тут, мгновенно затягивает в свои сети, пугает, душит, рвет на части. Заставляет вздрогнуть. Султанов улавливает и, больше не произнося не слова, начинает отклоняться.
Распахиваю ресницы и в последний момент ловлю его больной взгляд. Вот только он явно не с физиологическим неудобством связан, его тоже прошлое ломает, или мой страх заставляет отступать.
А правильно ли это? Проскакивает явно шальная для меня-трусихи мысль. И недостаточно ли мы страдали, чтобы перешагнуть эту боль.
– Сулик… – шепчу и не завершаю фразу.
Повинуюсь спонтанному порыву и, подаваясь вперед, обхватываю широкие плечи, прижимаюсь к раскаленному телу.
Сама целую его. Первая.
Робко, неловко. Отдаюсь эмоциям. Обжечься вновь очень страшно. Я боюсь совершить ошибку и саму себя боюсь. Острые, как стекла, чувства реально пугают. Не знаю, как переживу, если он опять посмеется, но остановиться не могу, огонь безумно притягивает, нашептывает довериться в последний раз.
– Чего ты хочешь? – спрашивает, удерживая меня взглядом.
А сам, как и я, нараспашку. Глаза – открытая книга. И эмоции не кипят, бушуют, смерчем закручиваются в воронку и не сметают меня, лишь подчиняясь его силе воли.
– Помоги мне стереть прошлое, – шепчу непослушными губами, – замени его.
– Уверена? – пытается поймать самым сложным вопросом.
А он реально сложный. Я ни в чем не уверена.
