у Мэтта будут ещё дети, он непременно станет их охранять. И о детях Ивы он тоже будет заботиться. Мэтт повернул на мгновение голову и посмотрел на лицо спящей Ивы. Мысль, которая посетила его, была до странности приятной и закономерной: почему у него и у Ивы должны быть разные дети? Они ведь не чужие друг другу. С самого детства не чужие, так почему же…
– Уже Кокуитлам? – спохватилась спросонья Ива. – Господи, я что уснула? Какой кошмар… никогда не сплю в машине.
– Ты очень устала. И тебе очень нужен отдых, – как-то задумчиво и словно бы из другого мира проговорил Мэтт.
Иве снова стало не по себе: вся эта его внезапная и непрошенная забота попросту переворачивали корабль её привычности, словно девятый вал. Ива знала и принимала заботу от матери, Луны, психотерапевта, гинеколога и медсестёр, регулярно проводящих с её телом «процедуры». Ива даже принимала заботу полного булочника Джованни, трижды женатого на одной и той же женщине (всякий раз, крупно поссорившись, они разводились), но никогда о ней даже не пытались заботиться молодые мужчины. Точнее, Ива не давала поводов для этих попыток. Мужчин она к себе не подпускала, потому что в мире, где есть мужчины брачного возраста, всегда нужно соответствовать стандартам красоты, а в мире женщин достаточно просто быть собой. Можно быть худой или толстой, не носить косметику и неудобную одежду и никогда не переживать что кто-то там сочтёт тебя непривлекательной. Иве было комфортно и спокойно жить в мире без мужчин. В таком мире она даже научилась быть относительно здоровой.
В тот день, когда Ива стала свидетельницей аварии, в её жизнь непрошено ворвался не просто молодой мужчина, а самый ужасный представитель рода – сам Маттео Росси. Точнее, Ива, сама его в свою жизнь втащила, а теперь не знала, как отделаться. Ничего кроме вечного дискомфорта и стресса рядом с этим человеком она не испытывала. И именно по этой причине, когда машина остановилась возле её дома, и у этой самой машины вдруг заглох мотор, Ива без промедления сообщила:
– Спасибо за обед, точнее, уже почти ужин. Мне пора.
– Я с тобой, – так же смело и без проволочек поставил её в известность собеседник.
– Мэтт, тебе пора домой.
– У меня ещё полно времени. Прямо навалом, так что никаких проблем – я зайду. Да и для Бони меньше стресса, – Мэтт кивнул на сидящую на заднем сидении собаку.
– Мэтт, у меня есть планы на вечер.
– Какие?
– Это личное.
– Ты кого-то ждёшь?
– Да.
– Он мужчина?
– Мэтт!
– Если женщина – я вам не помешаю. Ты же не лесбиянка? Раньше вроде не была…
– Мэтт! У меня будут гости! Мы так не договаривались!
– Ну так давай договоримся. А можем и без договорённостей, я просто зайду и всё. К тому же, у нас торт в багажнике, ты помнишь?
Ива ошарашенно уставилась на него.
– Пойду, достану, – сказал Мэтт, открывая дверь машины. – А ты поставь пока чайник. Скоро же гости…
Ива вжала пальцы в виски: даже если она очень сильно постарается, остановить Мэтта не получится – он элементарно сильнее. Раз в сто. Единственный выход – полиция, но… это слишком уж крайние меры.
Снаружи вовсю шёл дождь, холодный, точно, как в январе. Ива поёжилась и побежала к дому.
– Чёрт… натуральный январь… – бурча себе под нос, буквально ввалился вслед за Ивой Мэтт.
Небрежно, словно у себя дома, он разулся и плюхнулся в любимое кресло матери – единственную вещь, которую Ива сохранила в память о Шанель. Он снова задумался о странной и непонятной роли, которая отведена Иве в его жизни.
Ива копошилась на кухне, разворачивая пакеты и контейнеры из ресторана – Мэтт сделал заказ на ужин и десерт «с собой», Боня сопел у батареи, за окном шелестел по листьям живой изгороди и ещё зелёным газонам дождь. Чья-то машина проехала мимо, подсветив фарами сумерки.
И Мэтт вдруг понял, что счастливее, чем сейчас, ещё никогда не был. Что ничего важнее, ценнее этих мгновений с Ивой наедине, когда она не убегает и не отталкивает, у него нет.
Ива подошла и протянула ему чашку горячего чая, другую зажала в своих ладонях.
– Я ещё не проголодалась. Торт не буду.
– Оставим его твоим гостям, – улыбнулся Мэтт. – Хотя я бы в такую погоду и носа из дома не высунул. Хочется быть в тепле и только с близкими, – сказал он, задумчиво глядя в панорамное стекло двери во внутренний двор, за которым виднелись розовые кусты и фиолетовые петунии в керамических горшках.
Затем он откинулся на спинку кресла, заставив его нагнуться едва ли не до пола, запрокинул голову, заложил за неё руки и уставился в потолочное окно – по его квадратному куполу цвета ночного индиго стекали ручейки дождевых капель. Он обожал смотреть на дождь сквозь это потолочное окно в детстве, а Иву оно завораживало до такой степени, что она поклялась во взрослой жизни построить себе точно такой же дом, с точно таким же окном, садом волшебных роз и лужайкой, на которой она возведёт приют для разлюбленных любимцев.
Мэтт улыбнулся: всё сбылось для Ивы. Всё, кроме одного: в детстве Ива планировала выйти за него замуж. Правда призналась она в этом только раз и было ей всего-то пять лет. Мэтт сам бы не помнил, но вот Шанель никогда не позволяла ему об этом забыть.
Мэтт на мгновение перестал дышать и перевёл взгляд на Иву. У него было странное чувство, словно бы он боялся спугнуть, нарушить хрупкое и странное, неподвластное ничему и никому сплетение обстоятельств и энергий, из которых и рождается близость, интимность двоих людей. Он замер сам и заставил мир вокруг себя замереть, хотя больше всего на свете ему хотелось поцеловать Иву. Сделать это вначале осторожно, как тогда в детстве, а потом с чувством, со страстью, со всем, что у него есть. Никогда ещё ему не хотелось так сильно поцеловать женщину. Жажда этого поцелуя была сродни жажде жизни, которая теперь среди всего прочего внезапно выступила на первый план и полностью затмила и боль, и депрессию. Мэтт смотрел на маленькое худое лицо Ивы и сам не понимал, как это, вообще, он мог впасть в депрессию? Зачем? Зачем, когда у него есть Ива… вот же
