Торопливо скрипнул стул. Соня попятилась и, по-прежнему держа в руке снятую босоножку, спиной вперед вывалилась из квартиры.
* * *
Она шла по улицам, не разбирая дороги, то убыстряя шаг почти до бега, то останавливаясь без видимой причины. Во время одной из таких остановок она заметила, что на нее оглядываются прохожие, и наконец надела на ногу босоножку.
Случайно подслушанный разговор так ошеломил ее, что она не понимала, куда идет и зачем.
«Но почему?! – в смятении думала Соня. – Вчера ведь... совсем по-другому! Она так со мной говорила, так... По-человечески, как с равной. – И тут же она обрывала себя почти с ненавистью: – Как с равной! Развесила уши, дура! Как она может с тобой как с равной говорить? Ты что, на Арбате родилась или, в крайнем случае, в Ясеневе? – Соня уже знала, что в Ясеневе когда-то были построены дома МГУ и Академии наук, а потому этот район считается вполне приличным. – Да она тебя вообще за человека не считает!»
Злость, наконец ее охватившая, оказалась тем ведром холодной воды, которое было ей необходимо. Соня остановилась, огляделась. Оказывается, она забрела довольно далеко от Сивцева Вражка и уже стояла на Садовом кольце. На ближайшем доме она увидела табличку с надписью: «Садовая-Триумфальная улица».
Дом был старый, увенчанный легкой башенкой. Он стоял чуть глубже других домов, а на образовавшейся перед ним площадке расположилось под раскидистым каштаном уличное кафе. Не дожидаясь официанта, Соня сама подошла к стойке и взяла стакан холодной минералки. Пузырьки зашипели у нее внутри, показалось, так же сердито, как шипела в ней злость на себя.
«А с Петькой она тоже все это обсуждала? – вдруг пришло ей в голову. – И что он, интересно, ей на это сказал?»
Это показалось Соне таким важным, что она вскочила из-за столика, едва не опрокинув стакан с остатками воды. Ее никогда особенно не интересовало Петино мнение, вернее, она почти всегда могла предсказать его заранее, но сейчас ей было крайне необходимо его узнать, притом немедленно! Она торопливо набрала его номер – он был недоступен. Это было странно: по понедельникам Петя всегда работал допоздна, говорил, что у них в офисе какой-то плановый мозговой штурм, что ли.
«Дома его дождусь, – решила Соня. – Придет же когда-нибудь. А мадам, к счастью, нет».
Мысль об Алле Андреевне Дурново вызывала у нее глубокое отвращение.
Обратно к Сивцеву Вражку Соня шла быстро и целенаправленно. Она не собиралась скрывать от Пети, что слышала мнение о себе его мамаши, и хотела услышать его собственное мнение.
В квартире было тихо. Соня вошла в гостиную, обвела ее взглядом.
«И вот это все мне грело душу? – подумала она с недоумением. – Эти царские абажуры с помойки? Да пропади они пропадом!»
Она не собиралась больше оставаться в этом доме. Но что будет делать дальше, не знала. Это зависело от того, что скажет ей Петя.
«Соберу пока вещи, – решила Соня. – Отнесу в общагу, потом вернусь Петьку дожидаться».
Их с Петей комната находилась в отдалении от гостиной и кабинета Аллы Андреевны. Их с Петей! Как глупо это теперь звучало... Соня прошла по коридору и, прежде чем войти, на мгновение остановилась перед неплотно прикрытой дверью. Ей вдруг показалось, что из комнаты доносится какой-то шум. Этого не могло быть: в квартире никого не было. Не хватало еще галлюцинаций! На нервной почве, как мама говорила.
Соня открыла дверь. Постель почему-то была разобрана, хотя она отлично помнила, что утром убрала ее в предназначенный для этого плетеный сундук. Эта глупая мысль: «Почему постель не убрана?» – была первой, которая пришла Соне в голову.
В следующее мгновение она поняла, что в постели лежат двое. То есть не лежат даже, а двигаются в какой-то неудобной, перекошенной позе. Впрочем, для обоих эта поза, наверное, была и удобна, и даже приятна: мужчина коротко постанывал, его широкая спина ритмично вздрагивала, а женщина так же коротко повизгивала, и ее ноги, торчавшие у мужчины из-под локтей, ходили вверх-вниз в том же ритме, что и его спина.
Все это показалось Соне таким неприглядным, таким физически отвратительным, что она даже не сразу сообразила, чем это занимаются в постели мужчина и женщина. Она как-то и не представляла, что со стороны это выглядит именно так!
«И мы с ним, значит, такими же уродами казались?» – мелькнуло у нее в голове.
«Мы с ним» – потому что одновременно с этой брезгливо мелькнувшей мыслью она узнала в мужчине Петю Дурново. Да и кто еще мог оказаться в его комнате? Разве что квартирный вор, но тот вряд ли поспешил бы заняться так называемой любовью.
Соне казалось, что она не издала ни звука. Но Петя вдруг замер, а потом обернулся. Он был без очков – всегда снимал их в постели, – и всплывающий в его близоруких глазах испуг ничем не был отгорожен от Сониного взгляда.
Женские ноги у него под мышками тоже замерли.
– Ты... не на работе? – пробормотал Петя.
Краснота медленно разливалась по его лицу и даже по плечам.
– Я посменно работаю, ты разве не знал? – усмехнулась Соня. – Сегодня – до обеда.
В отличие от Пети, она не чувствовала ни смятения, ни потрясения. Она вообще ничего не чувствовала. Петя всегда был для нее воплощением обыденности, и это не изменилось даже сейчас.
– Я зайду через полчаса, – сказала она. – Вещи соберу.
И вышла из комнаты, прикрыв за собою дверь.
Полчаса Соня провела в соседнем дворе – сидела на лавочке и смотрела, как белыми пороховыми кочками перелетает по асфальту тополиный пух.
«Может, в общагу пока сходить? – как-то вяло, рассеянно думала она. – Узнать насчет комнаты. А зачем?»
Переселение в общежитие в самом деле казалось ей теперь бессмысленным. Как, впрочем, и любые другие разумные действия по устройству своей жизни. Как можно разумно устраивать то, чего даже в общих чертах себе не представляешь?
Но забрать вещи из квартиры Дурново все-таки было необходимо. И полчаса уже прошло. Соня поднялась с лавочки и, утопая каблуками в тополином пухе, пошла к пятнадцатому дому по Сивцеву Вражку.
В дверь она позвонила. Ключи еще лежали у нее в сумке, но пользоваться ими она уже не хотела. И, к собственному удивлению, никаких чувств по этому поводу не испытывала.
«А чему вообще-то удивляться? – подумала Соня, стоя под дверью квартиры Дурново. – Никогда ко всему этому настоящих чувств у меня и не было, значит...»
Додумать эту мысль она не успела – Петя открыл дверь.
Он уже не выглядел ни испуганным, ни даже взволнованным. И очки плотно сидели у него на носу, и лицо не было красным. Этому как раз стоило бы удивиться: Петя никогда не казался Соне образцом самообладания.
