Кислый со смешанным чувством страха и напряжения заворожённо наблюдал за тем, как гибкие, сильные пальцы директора отстукивают бешеный ритм по оконному косяку. Верлен оторвала похолодевший взгляд от пространства за стеклом и пронзительно взглянула на Игоря:
– Вот что мы сделаем. Мы – потому что, если ты не согласен, то, где отдел кадров, ты знаешь. Но я не хочу тебя терять. С этой минуты ты работаешь как обычно, как раньше, без косяков. Будто не было никаких приказов. Послушай, Игорь, что-то происходит, но что – в этом нужно разобраться. Но ты теперь освобождён от этого дерьма. Я прошу тебя докладывать мне обо всех командах, которые поступают якобы от моего отца.
Игорь вскинулся, мгновенно понимая, что та имеет в виду:
– Думаешь, меня разыграли? Что я не смог отличить голоса господина президента от тупого розыгрыша?
Майя успокаивающе подняла ладонь:
– Не кипятись. Но я не исключаю этой возможности. Хотя бы потому, что то, что ты должен был делать, сильно смахивает на диверсию. Или на сумасшествие. Главное сейчас – не подавать виду, что мне известно твоё поручение, и незаметно выведать, кто из нас – нас всех – съехал с катушек. Невзирая на чины и ранги.
Раздосадованный Игорь с силой ударил кулаком в ладонь:
– Так что ты намерена сделать?
Майя едва заметно пожала плечами:
– Для начала я собираюсь навестить своего брата. Потыкаю его носом в ошибки. Они такие же его, как и твои, так что у меня есть все основания заняться его унижением. Август последнее время вспыльчив, что сейчас мне очень на руку. Может, он взорвётся да и проговорится, с чего вдруг он воспылал такой горячей любовью к рискованным и вполне провальным проектам. Попугаю его.
Майя не стала произносить вслух, что ей самой внезапно стало жутко: меняются ясные и понятные с детства лица, превращаются в синюшные оттиски, коверкаются печатями водки и похабства, злобно отливаются в маски притворства и показного дружелюбия.
Напряжённую спину ожгла солёным хлыстом мысль: «Да ну, не может же быть, что père, мой стойкий учитель, герой-победитель, знающий всё обо всём и обо всех, обладает таким исковерканным сознанием, что готов сломать каждого (и, должно быть, и меня), только чтобы было так, как он хочет и как он решил?».
Майя тряхнула головой: «Пока нет очевидных доказательств, я отказываюсь верить, что за всей этой низостью, скотством стоит père. Наверняка разгадка где-то у меня под носом. Кто-то подобрался к нашей семье слишком близко, и его зловонное дыхание отравляет нас. Ну уж нет! Меня ты не напугаешь. Кто бы ты ни был, я больше не отдам тебе никого из моих близких. Всё, Май, думай… думай!».
Как-то даже некстати вспомнился вчерашний вечер и незнакомое, хрустящее и горячее, как только что выпеченный багет, слово «постура». Вспомнилось и тут же отозвалось в закрученном в один болезненный нерв позвоночнике. Верлен ощутила, как внутри, как мотоциклисты в шаре, начинает разбегаться уверенная сила, выпрямляющая, растягивающая, освежающая, как ведро ледяной воды в палящий день. И, похоже, эта победительная сила плеснулась во взгляде, потому что, когда Майя посмотрела на Кислого, тот даже попятился:
– Ты, случайно, никакие таблетки не принимаешь? У тебя глаза, как прожекторы на стоянке…
Майя легко повернулась на одном каблуке, искоса глянула на заместителя:
– Игорь, я не поняла, чего стоим, кого ждём? Иди работай, если ты ещё в команде.
Игорь улыбнулся облегчённо:
– Есть, товарищ генерал!
Верлен пошла к столу, бросив через плечо:
– Иди уже, хохмач-зубоскал. А то точно в армию отправлю.
* * *
На улице из облаков – грубого, небелёного, взлохмаченного льна – с глухим стуком сыпались крупные капли, пузырились лужи, вздрагивала от размашистых ударов ветра листва, застыли в многолетнем спокойствии сгорбленные парковые скамьи. Дождь слизывал с окон вечерний свет, мельтешил перед ветровым стеклом, протягивая ознобные прозрачные пальцы за шиворот.
Майя подъехала к особняку Труворова, где с некоторых пор обосновалась её семья, взлетела по ступеням и нырнула под козырёк. Запустила в кудри обе руки, взъерошила волосы, стряхивая брызги, потянула на себя высокую дверь и проскользнула в просторный холл, залитый кофейно-золотистыми огнями, отражающимися в старинных дубовых панелях.
Девушка любила этот вековой дом, получивший новую жизнь после тщательной реставрации. Его построили в 1893 году для талантливейшего учёного-археографа Аскалона Труворова. Потом разбили, разграбили, почти уничтожили. Теперь же особняк вновь щеголял лепниной, полуколоннами, львиными масками, путиловским камнем, арочными окнами, тоже отделанными дубом. Из парадных комнат открывается великолепный вид на парк Елагина острова, один из лучших парков Петербурга.
Но сегодня Майе было некогда любоваться парком. Чтобы в поисках Августа не рыскать по дому, в котором больше тысячи квадратных метров, подошла на пост охраны:
– Привет, Мишель. Август дома?
Михаил, двадцатипятилетний высокий парень спортивного вида с румянцем во всю щёку, вытянулся в струнку и смущённо отрапортовал:
– Господин Верлен находится внизу. Он в бассейне.
Майя кивнула, повернулась было, но остановилась:
– А Юлий вернулся?
Охранник отрицательно качнул головой:
– Господин Верлен ещё находится в Париже. По крайней мере, сюда он не приезжал.
Майя снова кивнула и направилась к лестнице в цоколь, мысленно забавляясь над незадачливым юношей: «И этот – господин Верлен, и тот, и я ещё – тоже Верлен, хорошо хоть, не господин».
Сам бассейн был большой – шестьдесят квадратов, и вода в него подавалась очень красиво: струи падали дугой с небольшой высоты. Вокруг подсвеченной воды было сумрачно: лишний свет братец отключил. Только бы он не был в доску пьяный. Майя больше не хотела откладывать разговор с ним ни на день.
Август посапывал у входа в сауну на уютном плетёном лежаке. Верлен присела и тряхнула брата за плечо. Он вздрогнул, бессмысленно вытаращил глаза, икнул: Майю обдало многодневным перегаром. Девушка поморщилась и отступила на шаг:
– Привет, братец. Всё-таки опять набрался.
Август сел, большими неухоженными руками потёр лицо, запахнул толстый халат, расползшийся по сторонам:
– Как же ты меня достала, а! Ну что ты за мной ходишь?
– Мне нужно с тобой поговорить. Давай, поднимайся, посмотришь кое-что.
Брат откинулся обратно на лежак:
– Слушай, отстань. Не хочу я ничего смотреть. Уйди ты от меня.
Майя с трудом подавила вспышку бешенства, острую, как ледяной клин:
– Поднимайся. Три проекта, подписанные тобой, – отличный способ разорить банк в течение полугода. Пойдём, расскажешь мне, как эти идеи пришли в твою больную голову.
