Мы помолчали. Я взял чемодан в другую руку.
– Как поживает Джозеф?
– Хорошо. Кажется, он слегка поправился с тех пор, как мы видели его в последний раз.
– Неужели в его жизни не происходит ничего необычного?
– В общем, нет, – ответила Джейн. – Он много работает. Такова уж его натура.
В ее голосе прозвучала непонятная грусть. Я задумался и тут же заметил юношу и девушку, которые обнимались и целовались с таким пылом, словно не виделись много лет.
– Хорошо, что ты снова дома, – сказал я.
Джейн взглянула на меня и перевела взгляд на багажный транспортер.
– Конечно.
* * *
Таково было положение дел год назад.
Хотелось бы мне сказать вам, что все наладилось сразу же после возвращения Джейн, но, увы, нет. Жизнь продолжалась, как и прежде, мы существовали сами по себе, один ничем не примечательный день сменялся другим. Джейн, в общем, не сердилась, но и счастливой не выглядела, а я понятия не имел, что предпринять для изменения неприятной ситуации. Как будто между нами незаметно выросла стена равнодушия и отчуждения. В конце осени, спустя три месяца после годовщины, я стал серьезно задумываться о будущем наших отношений. Я даже решился на разговор с тестем.
Если бы вы знали Ноя Кэлхоуна, то поняли бы, отчего я в тот день отправился к нему. Они с женой Элли перебрались в Крик-Сайд, в дом престарелых, одиннадцать лет назад, в сорок шестую годовщину брака. Я не удивился, не застав Ноя в комнате. Чаще всего, когда я его навещал, он сидел на скамейке у пруда. Я выглянул в окно, чтобы удостовериться.
Даже издалека я без труда его узнал – пряди седых волос, слегка развеваемые ветром, сутулые плечи, светло-синий свитер, который недавно связала для него Кейт. Ему было восемьдесят семь – вдовец с изуродованными артритом руками и слабым здоровьем. В кармане Ной носил пузырек с нитроглицерином и страдал от рака простаты, но куда сильнее врачей беспокоило его психическое состояние. Несколько лет назад они вызвали нас с Джейн и мрачно сообщили, что Ноя мучат галлюцинации. Я, впрочем, не особо поверил. Полагал, что знаю старика лучше, чем кто бы то ни было, и уж точно лучше, чем врачи. Не считая Джейн, Ной был моим самым близким другом; когда я увидел его одинокую фигуру, то немедленно вспомнил все, что ему пришлось пережить.
Его собственный брак завершился пять лет назад, хотя циники, наверное, скажут, что это произошло куда раньше. В последние годы жизни Элли страдала от болезни Альцгеймера, чертовски неприятного недуга. В конце концов, что представляют собой люди без воспоминаний и иллюзий? Наблюдать за течением болезни было все равно что смотреть фильм о неизбежной трагедии. Нам с женой приходилось нелегко, когда мы навещали родителей, Джейн хотела запомнить мать другой, какой она была прежде, и я никогда не принуждал ее ездить к ней чаще, потому что мне самому становилось больно. А Ною было тяжелее всех.
Но это уже другая история.
Выйдя из комнаты, я направился во двор. Утро выдалось прохладное, даже для ноября. Листва блестела в косых лучах солнца, в воздухе слабо пахло дымом. Это было любимое время года Элли, и я всем сердцем ощутил, как одинок Ной. По своему обыкновению, он кормил лебедя; я подошел и поставил пакет около скамейки. В нем лежали три буханки хлеба. Ной всегда просил привезти ему одно и то же.
– Здравствуйте, Ной, – сказал я.
Я понимал, что вполне могу называть его папа, как Джейн называла моего отца, но отчего-то мне было неловко, и Ной не настаивал.
Он обернулся при звуках моего голоса.
– Привет, Уилсон. Спасибо, что заглянул.
Я положил руку ему на плечо.
– Как поживаете?
– Могло быть и лучше. – Ной лукаво ухмыльнулся. – Хотя, впрочем, могло быть и хуже.
Именно этими фразами мы неизменно обменивались при встрече. Ной похлопал по скамье рядом с собой, я сел и взглянул на пруд. На его поверхности хаотично плавали опавшие листья, в воде отражалось безоблачное небо.
– Я хочу кое-что у вас спросить, – начал я разговор.
– Что? – Ной отломил кусок хлеба и бросил в воду. Лебедь быстро подцепил его клювом.
– Насчет Джейн, – добавил я.
– Джейн… – пробормотал он. – Как она поживает?
– Хорошо. – Я заерзал, почувствовав себя неуютно. – Она как-нибудь заглянет к вам.
В последние годы мы частенько навещали Ноя то вместе, то порознь. Интересно, о чем они говорили без меня.
– А дети?
– У них тоже все в порядке. Анна пишет статьи, Джозеф наконец нашел квартиру. Где-то в Куинсе, рядом с метро. Лесли отправилась на выходные в горы с друзьями. Она отлично сдала экзамены.
Ной кивнул, не спуская глаз с лебедя.
– Ты счастливчик, Уилсон, – сказал он. – Тебе повезло, что все они выросли прекрасными людьми.
– Конечно.
Мы помолчали. Если смотреть вблизи, морщинки на его лице напоминали ущелья, а сквозь истончившуюся кожу рук виднелись вены. В парке никого, кроме нас, не было. Холод загнал обитателей Крик-Сайда в дом.
– Я забыл про нашу годовщину, – вдруг сказал я.
– Э?
– Двадцать девять лет.
– Хм…
Было слышно, как шелестят на ветру сухие листья.
– Я беспокоюсь, – наконец признался я.
Ной внимательно посмотрел на меня. Сначала мне показалось, что сейчас он спросит о причинах беспокойства, но вместо этого старик прищурился, изучая мое лицо, а затем отвернулся, бросил лебедю еще кусок хлеба и заговорил. Голос у него был мягкий и низкий – старческий баритон с мягким южным акцентом.
– Помнишь, как я читал Элли, когда она заболела?
– Да, – ответил я, и на меня нахлынули воспоминания.
Ной читал жене отрывки из дневника, который он вел до того, как они перебрались в Крик-Сайд. Это была история их любви. Иногда, послушав мужа, Элли вдруг обретала ясность мысли, невзирая на разрушительное действие болезни. Увы, ненадолго – но в те редкие минуты улучшение было настолько несомненным, что в Крик-Сайд смотреть на чудо приезжали врачи из Чапел-Хилла. Чтение помогало Элли, вне всяких сомнений. Впрочем, специалисты так и не сумели выяснить почему.
– Ты знаешь, зачем я это делал? – спросил Ной.
– Наверное, это помогало Элли, – предположил я. – И потом, она ведь сама попросила вас.
– Да, конечно. – Ной сделал паузу. Воздух вырывался из его груди со свистом, точно из недр старого аккордеона. – Но не только. Я делал это и для себя. Мало кто понимал…
Ной замолк, но я сообразил, что он еще не закончил. Лебедь перестал описывать круги и подплыл ближе. Не считая черного пятнышка на груди размером с долларовую монету, он был цвета слоновой кости. Птица застыла на месте, когда Ной вновь заговорил:
– Знаешь, что я помню лучше всего?
Я понял, что он говорит о тех редких днях, когда Элли еще узнавала его, и покачал головой:
– Нет, не знаю.
– Как я влюбился. Вот что я помню. И когда ей становилось лучше, мы как будто начинали все сначала. – Ной улыбнулся. – Каждый раз, когда я читал Элли, то как будто вновь ухаживал за ней, и иногда она опять в меня влюблялась, совсем как много лет назад. Это самое удивительное чувство на свете. Всем ли выпадает такой шанс – влюбляться друг в друга снова и снова?
Он не ждал ответа, и я промолчал.
Мы провели вместе целый час, беседуя о детях и о здоровье. Ни слова более о Джейн и Элли. Разговор с Ноем заставил меня задуматься. Несмотря на тревоги врачей, Ной был в здравом уме. Он не только знал, что я непременно его навещу, но и угадал причину моего визита. В своей типично южной манере он подсказал мне решение проблемы еще до того, как я успел задать вопрос.
И тогда я понял, что следует сделать.
Я вновь начну ухаживать за Джейн.
Как просто, не правда ли? Что может быть легче? Тем более что в нынешнем положении вещей есть свои несомненные плюсы. Во-первых, мы с Джейн живем в одном доме, и после тридцати лет совместной жизни нет нужды начинать с самого начала. Обойдемся без разговоров о родственниках, без смешных историй о детстве, без взаимных расспросов и сравнений. Некоторые детали, о которых на ранней стадии отношений люди предпочитают умалчивать, нам уже давно известны. Джейн, например, знает, что я храплю, поэтому нет необходимости скрывать это от нее. С другой стороны, я видел жену во время болезни, и мне все равно, как выглядит ее прическа поутру.
Подытожив все это, я решил, что на этот раз завоевать сердце Джейн будет нетрудно. Нужно просто воссоздать то, что было между нами много лет назад. Так поступил Ной, когда принялся читать Элли свой дневник. Но постепенно я пришел к выводу, что никогда не догадаюсь, чем именно покорил Джейн. Я считал себя ответственным, но в годы моей юности женщины вряд ли находили эту черту характера особенно привлекательной. В конце концов, я был ребенком эпохи «беби-бума» и привык к тому, что мои прихоти удовлетворялись в первую очередь.
Мы с Джейн познакомились в 1971 году. Мне было двадцать четыре, я учился на втором курсе и очень серьезно относился к занятиям. Ни один сосед по комнате не выдерживал со мной более семестра, потому что я частенько засиживался над книгами за полночь. Большинство моих однокурсников рассматривали учебу как череду выходных, перемежаемых скучными лекциями, тогда как я считал колледж важным шагом в будущее.
