Прибыв к Дороти раньше Тима, Анна-Софи очутилась в кругу американцев – ровесников ее родителей. Здороваясь, присутствующие целовались с ней на французский манер. Особенно пылкими поцелуями и рукопожатиями Анну-Софи одарил престарелый муж Оливии Пейс, богач Роберт Пейс; он был тем, кого французы называют vieux beau.[4]
Как обычно, Дороти дважды поцеловала гостью. Привязанность княгини к Анне-Софи была отчасти порождена взаимопониманием. В отличие от родной матери Анны-Софи, ничем не похожей на дочь и потому не понимающей ее, у Дороти и Анны-Софи было немало общего. Увлечение Анны-Софи лошадьми Дороти понимала, так как сама занималась когда-то совершенно неженственным видом спорта; впрочем, Анна-Софи выглядела воплощением французской женственности. Дороти гордилась своими познаниями в области французского менталитета и культуры, которые она получила от мужа – с ним она познакомилась сорок лет назад, войдя в олимпийскую сборную США по спортивной стрельбе.
Приподняв прелестный, с ямочкой, как у ребенка, подбородок, Анна-Софи обвела взглядом комнату, разыскивая гостей, с которыми было бы приятно поболтать. Она была разочарована: ни одного француза, только нудная мадам Уоллингфорт. В отчаянии она прошлась по уютным комнатам, отделанным в темно-розовых тонах, с зелеными шторами, французскими позолоченными канделябрами, американскими картинами маслом, изображающими амбары и petit bateaux,[5] с широкими тускло-зелеными диванами, кивнула красноглазому долговязому антропологу и миловидной секретарше или кто она там, о которой всегда ходило много слухов, неряшливому профессору в галстуке-бабочке и его пухленькой женушке – неужели в приглашении было указано, что надлежит явиться в галстуке-бабочке? – знаменитому экономисту или историку и еще кому-то, кто написал книгу – еще одну книгу о Франции? Zut,[6] эти англофоны бесконечно пишут книги! Даже Тим грозится написать еще одну.
– Твой несносный Тим звонил и предупредил, что задержится, – сообщила ей Дороти. – Он застрял в пробке по пути из аэропорта.
– Tant mieux,[7] значит, до его приезда я еще успею отыграться. – Рассмеявшись, Анна-Софи направилась прямиком к чернокожему актеру, красавцу Сэму Стрейту.
Глава 4
ЧТО ВИДЕЛА АННА-СОФИ
Когда Тим наконец очутился в тех же просторных розовых комнатах с высокими окнами, обрамленными шторами из зеленого дамаска, с плотными рамами, не пропускающими шум с улицы дю Бак, он совсем сник, предчувствуя отчаянную скуку. Он предпочитал бывать в более шумных и пестрых компаниях людей самых разных профессий, от журналистов до тренеров, в компаниях, не обязательно состоящих из американцев и вряд ли понравившихся бы Анне-Софи. В отличие от него она вращалась в кругу bon-chic-bon-genre[8] людей, с которыми училась, благовоспитанных парижан, чьи пути разошлись, да еще встречалась со случайными знакомыми, так же любящими лошадей, – старыми, невыносимо скучными учителями верховой езды и конюхами.
Жидконогие стулья были расставлены на французский манер – вдоль стен комнаты, как в танцклассе. На одном из них Тим сразу увидел Анну-Софи, которая предпочла бы танцевать, а не сидеть. Но танцев не предполагалось, только благотворительный коктейль в пользу Американской библиотеки – кажется, так. Или вечер любителей чтения. Тим не помнил, что именно. В своих габардиновых и шерстяных пиджаках большинство гостей-американцев казались в этом салоне XVIII века одинокими путешественниками во времени.
В этом сезоне американцы были непопулярны, точнее – менее популярны, чем обычно. США предприняли спасательную миссию на Балканах, которую французы рассматривали как слегка завуалированное стремление к мировому господству. Одна из гостей-француженок, мадам Уоллингфорт, не преминула сообщить об этом Тиму, как только он появился.
Хотя Тим редко бывал в Штатах, он объяснил мадам Уоллингфорт: интуиция подсказывает ему, что поступок его соотечественников продиктован отнюдь не жаждой завоеваний.
– Американцы хотят, чтобы все в мире было в полном порядке, а их самих оставили в покое. Чем-то они похожи на человека, который не берется за газету, предварительно не побрившись.
Мадам Уоллингфорт фыркнула.
– Американцы всегда вынашивали и до сих пор вынашивают планы колонизации.
Если бы не обещание встретиться здесь с Анной-Софи, Тим сразу ушел бы. Его нисколько не интересовал профессор Хофф, или Фрофф, или как там его, который с недавних пор ужинал у пожилой и общительной княгини. Тим предпочел бы сесть за компьютер и расследовать некоторые обстоятельства похищения рукописи из Библиотеки Моргана.
Но вскоре он осознал, что к княгине его привела прозорливость. Среди гостей появилась подруга Сержа Крея (жена или любовница?) – то самое лицо, благодаря которому Тим мог познакомиться с режиссером. Клару Холли без труда узнал бы всякий, кто лет двенадцать назад видел ее в фильме с тем памятным танцем. Войдя в комнату, Клара Холли нерешительно застыла в дверях, наверняка думая о том, что явилась сюда напрасно, а потом направилась к одному из позолоченных стульев. Присев, она украдкой поправила ремешок туфли.
Клара выглядела старше утонченной девушки из «Кафе “Лебедь”», но все-таки почти не изменилась – если не считать обычных изменений киноактеров в реальности, где они кажутся ниже ростом, взрослее, где видны изъяны кожи или одежды, свойственные всем людям. Тим подошел, чтобы познакомиться – или представиться, как выражаются американцы, хотя буквальный перевод этого слова на французский прозвучал бы рискованно.
– Bonjour, Клара, – приветствовала гостью Дороти. – А я думала, ты уже не придешь.
– Я не собиралась, но поскольку я все равно приехала в город…
– Останешься на ужин?
Дамы обменялись поцелуями в щеку.
– Конечно, почему бы и нет? Твои ужины бесподобны, – отметила Клара. – Не понимаю только, зачем ты утруждаешь себя составлением меню, если у тебя в основном собираются любители выпить.
– Я – Тим Нолинджер, – вмешался Тим. – Мисс Холли, вы не уделите мне пару минут?
Сочетая в тоне подобострастие с настырностью, он совершил ошибку: Клара заподозрила в нем журналиста или поклонника и сверкнула профессиональной улыбкой.
– Ну разумеется, – отозвалась она и протянула руку.
Тим признался, что он журналист, и перечислил свои звания в надежде, что хоть что-нибудь из их ассортимента впечатлит собеседницу. Европейский корреспондент американской консервативной газеты «Доверие». Умолчав про то, что он еще кинокритик и ресторанный критик, Тим перешел прямо к делу – к коллекции мужа Клары и бумагам из полиции Амстердама.
