— Как же так я ничего не знал! Как можно скрывать свой талант от друзей? — спросил Брайан.
— Да я не уверена, что это талант, — объяснила я. — И ничего я не скрывала. Просто не хочется всех доставать своими проблемами. Это все мое личное дело.
— Но ты играешь в пьесе, — напомнил мне Брайан. — Это уже не твое личное дело.
— Да меня уговорили, — соврала я. — Все равно текст этот есть в программе. Не надо будет потом учить.
— Но тебе ведь хоть немного хочется играть на сцене, — настаивал он.
Я пожала плечами. Еще как хотелось сыграть Клеопатру. Пока Мэри всем не разболтала, я страшно гордилась тем, что мне доверили такую большую роль. Правда, я не была уверена, что справлюсь, и не хотела, чтобы близкие люди ежедневно дразнили меня актрисой. Близкие — это Мэри, Билл и Брайан. А если им не понравится моя игра? Если я сыграю так плохо, что они потом не будут знать, как смотреть мне в глаза. Я не смогу играть дальше, если каждый день буду обедать с самыми строгими критиками.
Пока Мэри не вынудила меня раскрыть карты, я намеревалась дождаться, по крайней мере, пяти одобрительных рецензий и только потом пригласить друзей на свой спектакль. Пять хороших рецензий. Звучало солидно, но вероятность осуществления приближалась к нулю. Хотя бы потому, что студентов-критиков, которые могли прийти на спектакль, было только четверо.
— Я правда очень хочу посмотреть, как ты играешь, — пытался убедить меня Брайан.
— И мы, — подхватили Мэри и Билл нестройным хором. — Если Брайану можно идти на спектакль — мы тоже пойдем. Так будет честно.
— Нет, ни за что, — сказала я в отчаянии. — Вы хотите, чтобы я все напутала? Пожалуйста, не ходите. Вам будет неинтересно. Я умру от стыда.
— Не зарывай талант в землю, — произнес Брайан с еврейской назидательностью.
— Я не зарываю. Я только не хочу, чтобы вы ходили смотреть. По крайней мере, сейчас. Послушайте, я же знаю, как будет: Мэри и Билл будут строить мне рожи. Один раз я их пустила. Я играла няню в «Ромео и Джульетте» и чуть не лопнула от сдерживаемого смеха, увидев в заключительном акте задумчивую физиономию Билла в последнем ряду. К счастью, все подумали, что меня сотрясают сдерживаемые рыдания, — и сноб из газеты «Изида» написал, что это произвело впечатление. Кто примет меня всерьез, если в трагических сценах меня будет трясти от смеха?
— Я больше не буду, — пообещал Билл, но обещаниям Билла я не верила с тех пор, как он решил с Нового года каждый день после спортзала переодеваться, так чтобы его дивной мускулатурой можно было любоваться только по особым случаям. Он держался до пятнадцатого января.
— Верится с трудом. Кому еще кофе? — спросила я, отчаянно пытаясь заговорить о другом. О чем угодно, кроме меня. К счастью, мне на помощь пришел Брайан.
— Я принесу, — сказал он. — Но только если ты нам разрешишь посмотреть, как ты играешь.
— Ни за что! — завопила я. — Я же только что объяснила…
— Да шучу я, шучу. — Брайан поднял руки. — Не хочешь — не придем. Мы не хотим нарушить творческий процесс.
— Жаль, — вздохнула Мэри. — Я бы посмотрела, как ты изо всех сил стараешься не расхохотаться.
— Не доставай ее, Мэри, — предостерег Брайан. Я облегченно вздохнула.
Чего кривить душой, я испытала легкое разочарование, когда назавтра перед началом спектакля не увидела в зале никого из них. В тот день я встретила Билла в столовой, и он сказал мне, что они сразу же после ужина идут есть карри (я уже говорила, что столовская еда способствовала похуданию). Но я догадалась, что он пускает меня по ложному следу. Я по-прежнему не сомневалась: вся троица будет сидеть в последнем ряду и прикрывать ухмыляющиеся физиономии программками в жалкой попытке остаться незамеченными. Но их не было. Во всяком случае, я их не увидела, потому что, прежде чем я успела подробно рассмотреть зал с безопасной позиции за занавесом, зажглись огни рампы и я уже не видела ничего, кроме сцены.
В университете были сотни театральных трупп. В большинство из них я записалась, еще на Неделе первокурсника, но в конце концов моим уделом стала крошечная труппа под названием «Подвал» — только там меня не завернули сразу. Во всех остальных, едва я начинала изображать возвращение отважной Виолы в Иллирию после кораблекрушения, меня прерывали вопросами, не хочу ли я помогать за кулисами? или открывать занавес? и умею ли я шить римскую тунику? Члены «Подвала» отнеслись более снисходительно к моим актерским способностям. Большинство из них сидело на транквилизаторах, что, вероятно, сработало мне на пользу. Я мечтала о сцене с детства. Я думаю, что меня зацепило в первый раз, когда нас с братом Колином премировали в Вест-энд билетами на мюзикл «Энни» на Рождество 1981 года. Колину история храброй сиротки не понравилась. По его мнению, там было много пения и девчонок. Но я была в восторге, и последующие полгода громко распевала песни из мюзикла в надежде, что какой-нибудь влиятельный господин услышит мое пение с улицы и пригласит в актерскую школу. Разумеется, этого не случилось. В Солихалле ничего подобного не случается, зато моя мать записала меня в драмкружок при местной церкви, где готовилась собственная версия «Энни». На прослушивании я старалась изо всех сил, но главную роль дали дочери церковного сторожа (она страшно фальшивила, но у нее был подходящий цвет волос). Я дала согласие на роль одной из приютских, но в день премьеры сказала, что заболела ангиной, и ни разу не играла.
Затем пубертатный период, а также мысль о том, что мой прыщавый лоб, скрываемый под уродской длинной челкой, увидит куча народу, надежно ограждали меня от сцены. В трех школьных постановках я участвовала в качестве помощника режиссера. Никто не спрашивал, хочу ли я играть, потому что все думали, что мне нравится тянуть за веревки, открывающие занавес, но я следила за исполнительницами главных ролей и знала, что я могу сыграть лучше их. Я выучила все реплики и отрепетировала их в спальне перед зеркалом спальни на случай, если главная героиня и дублерша неожиданно заболеют. Но однажды я сказала себе: хватит робеть.
К моменту поступления в университет я еще не вполне справилась с робостью, но на прослушивание все же пошла, потому что прочла статью в «Космополитэн» или в другом таком же полезном журнале о том, как бороться с фобиями. Снова ставьте ногу в стремя, говорилось там. Самое смешное, что я боялась не публики как таковой. Меня волновало мнение людей моего крута, особенно моих знакомых. Если бы сэр Дики Аттенборо увидел меня в роли Клеопатры в моем исполнении и сказал, что это ужасно, мне было бы все равно. В школе мою театральную карьеру сгубило опасение, что моя игра покажется ужасной моим одноклассникам. Теперь меня преследовала мысль о том, что так же подумают друзья по колледжу.
