Но когда вошла в подростковый возраст, все изменилось. Что было удивительно: подростки редко любят свое отражение в зеркале. Но Марианна проснулась однажды утром и поняла, как здорово быть не такой, как все. Она часами крутилась у зеркала, наряжалась в яркие тряпки, заплетала косицы. Ей нравилось, что даже среди зимы, когда все кругом серо-белое и блеклое, она дышит зноем и тропиками.
Взрослые самолюбования не одобрили. Бабушка не на шутку встревожилась. Крепко ругалась, приказала выкинуть яркие заколки и брючки с модными дырками и заплатками, вручила Марианне серые свитерки и унылые юбки. Читала нотации, строго говорила о приличиях и том, что девушка – особенно такая, как Марианна – должна быть скромной, а то о ней подумают разное нехорошее. Редко наезжавшая в гости мать хмурилась и поддакивала. О подростковом бунте пришлось забыть, огорчать родных Марианна не любила. Она считала, что и мать, и бабушка ее стыдятся, хоть и стараются этого не показывать. Непохожая на всех дочь и внучка – напоминание о том, что не должно было случиться, но случилось.
Однако Марианнину необычность серыми свитерочками было не замаскировать. Люди относились к ней по-разному, чаще дружелюбно, с нескрываемым любопытством – в ответ на ее дружелюбие и жизнерадостность. Лишь один раз ее оскорбили из-за ее цвета кожи, причем это был вовсе не посторонний человек.
То, что она только что услышала в кабинете директрисы… невозможно представить.
Ей было мучительно стыдно и горько, а слезы уже не держались в глазах и обильно катились по щекам. Марианне хотелось убежать домой, забраться с головой под одеяло и никогда, никогда не выходить на улицу и никого не видеть.
Она дрожащей рукой вытянула из пачки на столе секретарши чистый листок, взяла ручку и начала писать заявление об уходе — образец уже лежал на столе, директриса подготовилась заранее...
4
Следующие дни Марианна прожила в адских муках.
Из-за примеси горячей африканской крови Марианна мигом вспыхивала, но скоро отходила. Как известно, великого русского поэта эта горючая примесь до дуэли довела. Но Марианна с детства приучила себя быстро забывать о плохом. Умела усилием воли переключаться на хорошее, прощать обидчикам, относиться к неприятностям со здоровым легкомыслием.
Мол, семь бед один ответ, улыбайся в лицо судьбе, и она улыбнется в ответ, и все такое прочее.
Теперь же все было по-другому. Обида и гнев не отпускали ни на миг. Словно ее до макушки наполнили жидким огнем. Он выжигал ее изнутри и застилал глаза красной пеленой.
Мучительное чувство. Чтобы от него избавиться, хотелось сделать что-то из ряда вон. Заорать во все горло, банально расколотить пару тарелок. Но собственной посудой Марианна не обзавелась, а бить сервиз квартирной хозяйки было чревато.
Первые дни телефон разрывался от звонков. Звонили бывшие коллеги, звонили родители учеников. Марианна трубку не брала.
В общем чате класса накопилась сотня непрочитанных сообщений. Марианна открыла чат лишь однажды — и тут же горько пожалела, стоило пробежать глазами свежие послания.
Пылая от стыда, она вышла из группы, а потом и само приложение удалила. Сообщение, которое ее на это сподвигло, было от мамаши Лялечкиной.
Лялечкина писала: «Таким особам не место возле наших детей! И не надо мне заливать про частную жизнь! (смайлик с красной возмущенной рожей) Чему Марианна научит наших дочерей? (задумавшийся смайлик) Как вертеть хвостом перед мужиками? (назидательно поднятый вверх указательный палец) Вы согласны, со мной, мамочки? (целая куча разных смайлов)».
Мамочки были согласны с Лялечкиной. Под пылким воззванием выскакивали сообщения с одной и той же иконкой — одобрительно поднятым вверх большим пальцем. Слали их закадычные подружки и подпевалы Лялечкиной. Она стригла их в своем салоне бесплатно, а те ее во всем поддерживали на собраниях родительского комитета.
Что думали по поводу оплошавшей учительницы папочки, Марианна знать не желала. Достаточно, что была теперь в курсе эротических фантазий отца-Лялечкина. В которых она играла главную роль. Вспоминать об этом было противно.
Из дома Марианна вышла лишь раз, чтобы забрать трудовую в районном отделе образования. Своего отдела кадров в школе не было. Остатки зарплаты ей перевели на карту.
Она заперлась в своей комнате и страдала в одиночестве. Злосчастные фотографии немедленно удалила, а потом и закрыла профиль на фейсбуке.
На третий день гнев понемногу начал утихать, на первое место вышла обида, к ней подтянулась растерянность.
Все валилось из рук. Даже обед приготовить не было сил, и когда голод напоминал о себе, Марианна грызла сухие баранки и запивала их водой прямо из-под крана. За кухонным столом или на диване ей не сиделось. Походкой раненого волка она шаталась по комнате, мусолила баранку и изнывала от тоски и несправедливости.
В голове было пусто. Марианна пыталась заполнить эту пустоту, выдумывала себе разные дела. Взялась читать фантастический роман, но потом вспомнила, что книгу ей посоветовали дети в классе. Ее ученики, ее бывшие друзья. Чьи родители так подло с ней поступили. Марианна опять вспыхнула гневом и зашвырнула книгу за диван.
Села смотреть телевизор. Нажала кнопку и попала на передачу, где две умные тетки — блондинка и брюнетка — обсуждали проблемы современной молодежи. Тетки качали головами, цитировали классиков, поджимали губы и утверждали, что «у молодых расшатаны все устои».
Опять эти мифические устои, черт их побери!
Марианне они представлялись в виде тяжелых, серых бетонных столбов. Обмотанных колючей проволокой. Девушка угрюмо усмехнулась. Выходит, и она вложила свой вклад в расшатывание. Русалочьим хвостом из органзы и купальником. Между прочим, приличным, полностью закрывающим грудь и живот. Выйди она в таком на пляж лет сто назад — ни одна блюстительница нравственности не возмутилась бы. Но ревнивая ханжа Лялечкина углядела в нем разврат и это самое расшатывание.
Брюнетка на экране показалась Марианне похожей на директрису, а ее блондинистая оппонентка — на Лялечкину. Ну да, тот же воркующий голосок и слащавые словечки. Марианна тут же мысленно принялась разговаривать со своими обидчицами. Она отбивала их глупые обвинения остроумными ответами, легко ставила зарвавшихся теток на место. Лялечкина и директриса растерянно умолкали, потом краснели и заикались.
Марианна даже победно заулыбалась, но тут же осознала, что занимается ерундой. Выигрывать споры в голове, задним числом – привычка жалких лузеров. Довольно быть такой. Хватит жалеть себя.
Она выключила телевизор, отложила баранку и яростно потерла глаза.
Верным решением было бы направить гнев в нужное русло, добиться справедливости. Пойти в гороно, на телевидение, написать в комитет образования! Привлечь общественность, запустить кампанию в интернете, флешмоб в инстаграме. «Учителя тоже люди!» — чем не лозунг? Пусть знают, что не на ту напали, ей, Марианне, палец в рот не клади!
Но она не могла. Она знала, через что ей придется пройти. Ее имя будут трепать в интернете, ее фотографии появятся повсюду. И бабушка узнает, и немедленно позвонит матери в Москву… что на нее потом обрушится, Марианна тоже отлично знала.
Тогда, три года назад, она не рассказала родственникам о веселом представлении и своем в нем участии. Мама с бабушкой были уверены, что на работе она моет полы, повязав косынку и надев длинный синий халат. Марианна частенько подменяла техничку, поэтому утешала себя, что серьезного обмана не было. Но, выходит, был, раз готовится вылезти наружу неприглядная правда.
«Порядочная девушка в такую историю не попадет», сообщит бабушка. «Сама виновата», отрежет мать. «Надо быть осмотрительнее. Надо быть скромнее. Особенно такой девушке, как ты». «Ты меня ужасно разочаровала», подытожит бабушка и у нее от переживаний подскочит давление.
Вымаливать у них прощение, восстанавливать репутацию примерной дочери и внучки, отвоевывать право жить самостоятельно придется долго и мучительно.
