Рома
— Герц то молоток, — толкается плечом Исаев.
— Ага. Молоточище просто. Хрупкая девка на раз уложила, — иронично усмехаюсь, с огромным интересом наблюдая, как новенькая сдувает прядь, упавшую ей во время того мощного броска.
И пружинисто подскакивая на ноги, протягивает руку истекающему томатным соком «молоточку».
Тот тут же принимает помощь. И вот два клоуна, разыгравшие отменное представление, оба на ногах.
— Кто его знает?! — хмыкает Иса.
— Может у него такой хитрый план был.
— Распластаться на полу под девчонкой?!
— Гы-гы-гы-гы, — тут же заходив ходуном, ржёт друг.
Усмехаюсь. Д*бил. Как есть д*бил.
— Держи, девочка, замучили тебя эти ироды, — протягивает баба Глаша новенькой очередной стакан.
Я бы на её месте, уже забил на сок. Явно не удасться выпить его. Даже до выхода донести.
Но девчонка тоже просекла похоже, поэтому быстро опрокидывает в себя весь сок. И благодарно улыбнувшись буфетчице, вытирает губы, внешней стороной маленькой ладошки.
М-да. Воображеньеце сразу подкинуло картинку. А извращенный мозг соединил каплю,(кровь) в уголке губ, и сосс. Ещё же "сос" — спасите…
Ля-я-я. Всё!
Картинки перед глазами вскачь. Как новенькая подо мной, на кровати, молит о пощаде…
— Увлеклись, что и не заметили как она его отшила… — тем временем хмыкает Исаев, вроде не заметив, что моментально стало жарковато.
Удостаиваю друга внимательным взглядом. Не. Не заметил. Стоит рядом, отзеркалив мою позу.
Слегка отодвигаю футболку от торса, чтобы немного воздуха прошлось по разгоряченному телу.
— Разве отшила? — радуюсь.
Радуюсь?
Радуешься, подсказывает быстро-быстро застучавшее сердце.
Чему?
Какое дело то мне до новенькой?!
Отравился что ли?!
— Чем слушаешь?! Вон сам посмотри, — кивает Макс на одинокого Герца, собиравшегося уходить. Но его перехватила Илонка. О чём-то стали тихо беседовать.
Какие дела у неё могут быть с ним?!
А! Это как раз неважно.
— Как же её зовут… — отвлекает Исаев от престранной картины у выхода.
— Ещё фамилия какая-то цветочная. Не помнишь? Полянкина. Розочкина…нет, не то…
— Ромашкина, — помогаю.
— Точно. Ромашкина. А ты откуда знаешь? — подозрительно поворачивается ко мне дружбан.
Молча сажусь за стол, стараясь не обращать внимание на девок, так и продолжающие жечь глазами. Спокойно прихлёбываю американо.
Ромашка ушла, гордо сверкая упругой пятой точкой, обтянутой в кожаные брючки. Больше любопытного ничего не придвидится.
Разве что приставучий Исаев никак не уймётся.
— Мля. Кажись знаю, что случилось, — громко восклицает, садясь рядом.
Приподнимаясь, отсаживаюсь. Друг осуждающее поцокав языком, подперев щёку кулаком, продолжает:
— Наклонись, что скажу.
— Не буду.
— Наклонись.
— Не буду я, — мотаю головой.
— Ты в неё влюбился! — открывает "тайну", хватая меня за край футболки и притягивая к себе. Хмыкнув, качаю головой, нежно проводя по лицу друга.
Тот округляет глаза, а я же продолжаю издеваться:
— Не. Не угадал, — качаю головой.
— На самом деле, моё сердце давно занято.
— И кем же? — ухмыляется Макс, понимая, что я сейчас скажу.
— Тобой! — по секрету шепчу.
Секунда, вторая…и мы синхронно заржали.
— А, если серьёзно? Что это ты подскочил, когда твоя Илонка…
Куда она, кстати, пропала?! Приходит поздно мысль. И Герцмен исчез. Совсем не отследил. Теряю сноровку?!
— …её обижать начала?
Пожимаю плечами, допивая остатки кофе.
— Раз по барабану на неё. Докажи.
— Каким образом? — не понимаю.
— Спорим?
— Мля-я-я-я, — роняю голову на ладонь.
— Не млякай. Не дай провидение призовёшь, баба Глаша услышит и точно тебе по губам надаёт, — паясничает Исаев.
— Ну, так что?
— Чтоб тебя перекорежило, — желаю от всей души, понимая, что отказаться нельзя. И всё-таки нехотя руку пожимаю.
— Срок?
— Месяц. Что-то мне подсказывает, он обещает быть томным, — подмигивает Исаев.
Поднявшись, забираю рюкзак и иду на выход.
— Ты куда? А кепка?
Не оборачиваясь, показываю фак.
Куда-куда. На кудыкину гору, млять. Тебя бы прихватить, чтобы отп*здить по помидорам.
Опять надо информацию искать. Что любит, что ненавидит, по кому фанатеет.
4
Ева
Ох. Вытягиваю ноги, усевшись на самую отдаленную скамью.
Скорей бы пара началась. Тогда уж точно получу передышку. И перестану чувствовать на себе взгляды любопытных сокурсников.
Не знала, что окажусь на месте того симпатичного парнишки.
Ему тоже продохнуть не давали. Всё глазами облизывали.
Слава богу, на меня просто с интересом смотрят. Подойди никто не осмеливается.
Как же так же?! Ж*па полная настигла незаметно?
А прошло всего три часа, после моего появления в Р.Э.У.
То эта Холодцова, то приставучий парень, явно подкатывающий шарики свои ко мне. То те два красавчика, решившие, что я — отличное развлечение. Вместо того, чтобы помочь, стояли и таращились, как меня то сумасшедшая гарпия пыталась подносом «убить». Стопудов же одним вываливанием еды на не успокоилась. Ещё бы и врезала в конце. С неё станется.
То третий гад придумал чё: «Давай дружить, новенькая?»
Нашёлся самый дружелюбный, мля.
Убежала из столовой, сломя голову. А ведь это поведение совсем не свойственно для меня.
Обычно, я наоборот, ЗА любую движуху.
Теперь же мне, кровь из носа, нужно не привлекать к себе внимание.
Королев и королей не трогать. Ибо познакомившись с ними, далее точно пойдут тусовки, клубы и всё вернётся на круги своя.
А в рехаб мне совсем не улыбается попасть. Но точно попаду, если стану всем улыбаться, головушкой кивать, да номер раздавать. Друзья и приятели — потенциальный враг. Как герычем помахать у носа завязавшего нарика.
Начну радостно друзей заводить и конец придёт точно. Прощай, университет. Здравствуй, дорогая наркоклиника.
Отец порой беспощаден. Особенно сейчас, когда у него появилось «три в одном»: и любовница, и доченька, и невеста.
Нафига ему я проблемная?!
Не-не-не. Если нужно будет, паранджу на себя напялю, лишь бы не влипать в неприятности. И оградить себя от лишнего внимания.
Скажу ислам приняла. Нет больше Евки, по матушки Ромашкиной. Теперь я — Гюльчатай.
— Привет… — робкий голос рядом.
Открываю глаза и приподнимаю голову.
Ко мне обращаются. К кому ещё, если не ко мне?!
Больше интересного ничего в радиусе километра, днём с огнём не сыщешь.
Всё! Надо снаряжаться в поход, за чёрной рясой. Верёвку там, нож для устрашения взять и вперёд.
Отожму её у священника. Надеюсь, поделится. У него же их много. Пусть не жадничает, ближнему(а ближе всех к нему буду я. Нож у горла держать)поможет. Мочи же нет.
— Привет, — отвечаю, потому что ответить надо.
Не будешь девочку без повода прессовать. Она бедненькая вот-вот согнется под тяжестью тетрадок, учебников и рюкзака своего.
— Ты не против, если я с тобой сяду? — с надеждой спрашивает она, так осторожно, как будто я ей ща как гаркну: «НЕТ!». И по лбу врежу её же учебниками.
— Конечно. Садись! — пододвигаюсь.
Мне то не жалко. Пусть ребёнок сядет. Тем более она не по своей воле просит. Обстоятельства вынудили. Аудитория забилась на максимум. Так что девчуле либо со мной, либо на полу.
— Меня Эммелин зовут, — зачем-то представляет, выкладывая учебники и доставая из рюкзака пенал.
Я такой в школе то не носила. Максимум, что у меня было тогда — ручка — одна. Карандаш — половина.
У ответственной девчонки в пенальчике, как успела чуток подглядеть, и линейка, и ручек миллион, и стиралка, и эта хреновина, забыла как она называется…транспортир.
Ха! А я в ударе. Не думала, что до сих помню название адова изобретения.
Но в универе оно зачем?
