Когда в одном паршивом заведении нас ввели в заблуждение, уверяя, что в фирменном салате нет и намека на что-нибудь, содержащее орехи. То кафе я, кстати, закрыл на следующий же день.
— В триста седьмой, Демьян Евгеньевич.
— Спасибо.
Смертоносным вихрем я взлетаю на третий этаж, но Алискин лечащий врач немного охлаждает мой пыл. Мать Софьи из регистратуры, такая же доброжелательная женщина лет сорока восьми, ловит меня в коридоре за запястье и осторожно поглаживает свободной рукой по плечу, зная мой взрывной нрав и весьма скверный характер.
— Тшш, Демьян, не ругайся. Все хорошо. Алиса вне опасности. Она уснула. Давай не будем ее тревожить.
— Ладно.
— Мы ее пронаблюдаем. И, если все будет хорошо, — на этих словах я дергаюсь, напрягаясь, но мое запястье тут же успокаивающе сжимают и заверяют твердо. — А все обязательно будет хорошо, сможешь забрать дочку завтра к обеду.
— Ладно.
Повторяю, выпуская воздух из легких со свистом, и, наконец, замечаю сидящую в конце коридора на скамейке Ольгу. Снова завожусь с пол-оборота, вспоминая каждую тревожную мысль, которая разрывала мне голову еще десять минут назад, и направляюсь к горе-няне со стальным намерением от нее избавиться.
— Ольга.
— Демьян Евгеньевич, извините. Я так виновата.
Безупречная с утра, ее прическа сейчас напоминает воронье гнездо. Идеальная кремовая блузка обзавелась разводами от туши. И мне на миг даже становится жалко эту девчонку, не справившуюся со своими обязанностями.
Но только на миг. Терпеть рядом кого-то, кто халатно относится к здоровью моей дочери, я не намерен.
— Ольга, мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Вы уволены.
— Но…
— Оплату за месяц получите у Леонида. Всего доброго.
Единственное, что няня на один день делает верно — так это не спорит. Шмыгает покрасневшим распухшим носом и круто разворачивается на сто восемьдесят градусов, оставляя меня в компании белых больничных стен.
Выдыхаю. Запираю в дальний ящик страх потерять свою Кнопку и делаю несколько шагов в сторону палаты. Приоткрываю осторожно дверь и несколько мгновений смотрю на спящую дочь. До покалывания в пальцах хочу сгрести ее в свои медвежьи объятья, но отступаю, внимая совету опытного доктора.
Покой сейчас превыше всего.
Удостоверившись, что Алиске, действительно, ничего не угрожает, я, теперь уже никуда не торопясь, спускаюсь вниз и выхожу на трескучий мороз. Не сразу ощущаю холод и поначалу не мерзну, сталкиваясь на ступеньках нос к носу с Ленчиком.
— Ларин, ну, ты и фантастический тиран! — то ли с укоризной, то ли с восхищением выдает пиар-агент и протягивает мне пластиковый стаканчик с кофе из аппарата.
— Урод, сатрап и отвратительная личность, ага. Что опять случилось?
— Довел девчонку до слез. Вылетела бледная и поникшая, как приведение.
Парфенов седлает любимого конька и с упоением начинает читать менторским тоном нотацию, я же чувствую, как со звонким писком лопается струна моего небезграничного терпения.
— Я сменил три няни за последние два месяца, представляешь, три?! Одна постоянно просыпала и опаздывала, отчего я сам вез Алиску в школу и вечно задерживался. Вторая вообще попыталась меня соблазнить, вместо того чтобы заниматься ребенком, как это положено. Ну, и третья вот. Не смогла запомнить элементарных вещей.
— Ты ей говорил про Алискину аллергию?
— Десять раз! Десять раз повторил, что у нее непереносимость орехов. Так сложно было узнать состав десерта, который они решили заказать?
Вываливаю на благодарного слушателя в лице Леонида массу своих претензий, и вроде бы становится легче. По крайней мере, уже не так сильно хочется придушить первого встречного, а второго — повесить на фонарном столбе.
— Тогда тебе и, правда, остается только одно.
— Что? Сигануть с ближайшего моста в реку?
— Нет. Отложить все планы, поехать к Юле и приложить максимум усилий, чтобы она согласилась.
Улыбаюсь. Странно или нет, но от разговора о Сладковой тепло разливается по венам, выправляется испорченное настроение, а снеговик, стоящий на клумбе и вовсе кажется произведением искусства.
Юльку я знаю примерно лет пятнадцать. С тех пор, как наши мамы пересеклись на каком-то симпозиуме и начали ходить друг к другу в гости. Я дрался с ее одноклассниками, когда они попытались ее травить. Она кормила меня кексами, приготовленными по фирменному рецепту теть Анжелы. Я возил ее на вручение аттестатов и танцевал с ней на выпускном, потому что тогда она рассталась с парнем. Она писала за меня лекции, чтобы вредный препод с горем пополам поставил мне несчастный зачет.
Со Сладковой у меня связано много милых моментов, и уж ей я могу с чистым сердцем доверить свою дочь. Она знает любимые Алискины блюда и фильмы. Она читала ей сказки на ночь, когда я улетал в командировку, а моя бывшая супруга делала карьеру модели и изгибалась в самых немыслимых позах перед объективом фотоаппарата. Она, в конце концов, уговорила меня разрешить Алиске проколоть уши и подарила ей маленькие изящные сережки-гвоздики.
— Решено. Едем.
Кивнув Парфенову, я двигаю к припаркованному за воротами автомобилю, где нас ждет Захар, и попутно растираю замерзшие плечи. Под ногами хрустит снег, а в душе зарождается предчувствие чуда.
Я с легкостью представляю Юльку в теплом домашнем костюме на моей кухне за плитой и не испытываю никакого отторжения к нарисованным воспаленным мозгом образам. Хоть еще недавно я клялся и божился, что не подойду ни к одной женщине на пушечный выстрел.
Так меня вымотал громкий скандальный развод.
— Захар, останови у цветочного, пожалуйста.
Заметив бутик, я прошу Терентьева притормозить и замираю у витрины с многочисленными букетами. Пристально изучаю вазоны с розами, лилиями, орхидеями и гадаю, что может понравиться Сладковой.
— Упакуйте мне десяток голландских, пожалуйста.
Выбираю банальное, но проверенное, и с чувством выполненного долга ныряю обратно в салон. Ленчик ехидно посмеивается, разве что не озвучивает пресловутое «я же говорил», написанное большими буквами у него на лбу, Захар тактично молчит и мчит нас к Юлькиному кафе.
— Удачи тебе, Казанова.
Желает напоследок Парфенов, и я направляюсь покорять неприступную крепость по фамилии Сладкова. Помню, как смешно она вчера смущалась, когда я расстегивал рубашку у нее в квартире. Помню, как испуганно округляла свои огромные красивые глаза светло-голубого цвета. И как зарядила мне пощечину, догадавшись, что я ее использовал, тоже помню отчетливо.
И от всех этих сцен, ярким узором отпечатавшихся на подкорке сознания, тепло снова скапливается на ладонях. Согревает изнутри. Умиротворяет.
— Дамы, здравствуйте. Юлия.
Мазнув равнодушным взглядом по двум девушкам, сидящим за столиком у окна, я все внимание уделяю Сладковой. И она краснеет. Заливается абсолютно очаровательным румянцем и кусает нижнюю пухлую губу, вызывая далеко не приличные мысли.
— Мне, пожалуйста, американо, кусочек «Наполеона» и Юлию.
Изучив меню, прошу на полном серьезе, а Сладкову прорывает. Она-таки отмирает и выпаливает без остановки, словно пулями из автомата в меня шмаляет.
— А Юлии нет. Заболела, умерла, уехала на Северный Полюс. Готовится к полету в космос с Белкой и Стрелкой.
Упирает локти в разделяющий нас прилавок и вздергивает острый упрямый подбородок, мне же хочется щелкнуть ее по маленькому аккуратному носу.
— Все еще дуешься на меня за утро? — безошибочно расшифровываю гневный блеск ее лазурных омутов и пытаюсь заслужить прощение, протягивая подруге детства букет.
На ее месте любая другая девушка смущенно бы опустила глаза и робко поблагодарила бы за цветы. Но Юля молча забирает розы и с боевым кличем опускает их мне на макушу.
Фурия, не иначе.
— Юль, я, правда, не хотел, чтобы все так получилось…
— Как так? Чтобы моя спокойная размеренная жизнь превратилась в шапито и глупое реалити-шоу, Ларин?
