подбородок руками.
− Ким, сейчас очень поздно для любой недосказанности и намеков. Выкладывай, что у тебя там на уме, − машу рукой я. Пусть выговориться и я смогу пойти спать.
− Ким хочет сказать, что, очевидно, этот парень понравился тебе.
Хизер не из тех, кто будет ходить вокруг да около.
Я прихожу в растерянность: стоит ли отрицать, если подруги правы?
− Он… показался мне интересным, − осторожно говорю я.
Мне хочется втянуть голову в плечи и вообще спрятаться, потому что я отвыкла от таких разговоров с девчонками. Признаться, что мне нравится парень – это как признать, что я готова двигаться дальше. А в этом я все еще не уверена.
− Но он странный. – Я морщу нос, глядя на соседок. – Он ведь не мне одной показался странным?
− Ты знаешь его дольше нас, вы дольше общались. – Ким пожимает плечами.
− В нем что-то такое есть, − соглашается Хизер. – Я бы на твоем месте к нему присмотрелась внимательней.
Я улыбаюсь.
− Тут есть проблема: не уверена, что еще увижу его. Он не взял мой номер, не оставил свой и ничем не дал понять, что еще раз хочет со мной встретиться. Так что… − Развожу руками, подводя печальный итог: может мне он и понравился, но это не важно, если я ему нет.
− Мне показалось, между вами… установился контакт, − игриво двигает бровями Ким. – Странно, почему он не взял твой номер.
В отличие от нее, мне совсем не странно. Может я и показалась Данте занятной, но не настолько, чтобы продолжать знакомство.
Подавленная, но не показывая этого, плетусь в свою комнату. Переодеваюсь в любимую пижаму с желтыми пчелками, в небольшой ванной, которую делим с Ким (эту квартиру нашла Хизер и заняла лучшую комнату с личной ванной), чищу зубы, потухшим взглядом глядя на свое отражение.
У меня совершенно обычная внешность. Немного вьющиеся, каштановые волосы ниже плеч, серые глаза и лицо то же самое обычное – я не дурнушка, но и не красавица. Нос прямой, рот, который мог быть и поменьше. Я не высокая и не низкая, в общем, рост у меня средний. Не худая и не толстая.
Я где-то посередине. Не из тех, кого сразу же замечают в толпе. Я запросто могу затеряться на чьем-то фоне. Люди как я редко привлекают к себе внимание.
Тем ни менее у меня получилось…
Поласкаю рот, бросаю на себя последний взгляд и выключаю свет.
В кровати, в безопасности своей комнаты вновь вспоминаю Данте. И впервые за последние полгода я засыпаю с мыслями о парне, не представляя, какими изощренными способами я могла бы его убить.
* * *
− Дед, это я, Кая! Лужайку совсем засыпало – скажи пацану Эриксенов, чтобы собрал их! – громко говорю я, идя в сторону кухни, где слышится приглушенный звук радио. У деда оно большое и старое, не самого лучшего вида, но по какой-то причине (о которой я догадываюсь) он хранит его.
Вхожу в кухню и вижу сидящего за столом деда. Как всегда, читает раздел некрологов в ежедневной газете.
− Привет. – Наклоняюсь и целую сухую, сморщенную щеку. – Есть хочешь?
У деда я бываю каждую неделю, иногда по два раза. Помогаю по хозяйству, покупаю продукты и готовлю.
Он еще одна причина выйти из дома.
− Натан Мосли отдал концы, − сообщает дед, поджимая вставную челюсть. – Этот осел был младше меня на три года.
Мое «человеколюбие» досталось мне от деда. Считай, он воспитал меня, так что по-другому и не могло быть.
− Сколько тебе говорила не читать эту фигню, − отбирая газету, ворчу я. – Дед, Хелена приходила?
Три раза в неделю к деду ходит сиделка, но почти вся ее помощь состоит в том, чтобы следить, принимает ли он лекарство и вовремя пополнять новое.
− Приходила, − бурчит дед, а я закатываю глаза – он и Хелена плохо ладят, но ее услуги покрывает социальное обеспечение, поэтому выступать не приходится.
− Еды почти нет, − обернувшись через плечо, говорю я, стоя перед открытым холодильником. – Сейчас сооружу тебе что-нибудь и съезжу в магазин.
Пока делаю сэндвич с жареным сыром (больше ничего нет), дед рассказывает мне главные события недели. Дикерсы завели лабрадудля, Симонс купил новую газонокосилку и лоханулся – в соседнем округе такая же дешевле. Дочка Одетты Ливенштайн вернулась к матери, сбежав от мужа.
Может кому-то это покажется странным, но эти часы с дедом – самое лучшее, что происходит со мной за неделю. Дед рассказывает, я что-то делаю и получаю удовольствие от атмосферы умиротворения. Я становлюсь спокойной и почти забываю о всем дерьме в своей жизни.
Мои родители экологи. Большую часть моего детства и старшей школы провели в поездках. Я месяцами жила с бабушкой и дедом, и только на каникулы родители забирали меня к себе – чаще всего в очередную командировку.
Жить с ба и дедом мне нравилось. Они были классными и веселыми, в отличие от вечно занятых и строгих родителей.
Бабушки не стало три года назад. Однажды она заснула и больше не проснулась. Я тогда училась в выпускном классе. Мать с отцом предлагали мне перебраться к ним в Мэриленд (к тому времени они осели, и командировок стало меньше), но я отказалась. Не могла бросить деда, да и не хотела. Дед мой самый близкий друг на планете.
Конечно, он сдал после смерти бабушки. Они прожили вместе сорок восемь лет – ее смерть подкосила его. Однажды мама предложила переселить деда в «Ореховую рощу» – дорогой дом престарелых под Балтимором. Дед послал ее нахер. Мысленно я сделала то же самое.
Да, деду стало сложно справляться с домом, но ведь у него была я.
− Дед, а что там вдова Кранч? Все еще строит тебе глазки? – с намеком спрашиваю я. Дамы в церкви поглядывают на деда, многие с надеждой.
− Ну тебя! – отмахивается дед, но глаза отводит: смущается.
Я смеюсь.
− Красотки с церковного лото запали на тебя, − подначиваю я.
Знаю, что дед никогда не найдет замену бабушке. Это и невозможно. Но в его возрасте флирт вреда не принесет.
− Хватит болтать чепуху, Кая.
Дед ворчит, но я вижу, что не злится. Он на меня вообще никогда не злится.
Подхожу и обнимаю его за шею сзади.
− Это правда. Ты же у меня еще тот красавчик – они просто не могут не влюбиться, − с
