Только страх сковывает мои мышцы и теснит мой разум. Мои конечности дрожат, а пульс гудит в ушах, несмотря на мои мысленные попытки сохранить спокойствие.
Потому что я знаю, что если он поймает меня, мне конец. Я буду без сознания, как и все остальные участники, которых он повалил на землю.
Черт, может быть, меня придется положить в больницу, и мои родители узнают об этом безрассудном решении, которое я приняла, и разочаруются во мне.
Нет.
Чем ближе он подходит, тем быстрее я бегу, бегу и бегу.
Но как бы я ни старалась, я не теряю его.
Даже близко.
Черт, с каждой секундой он все больше наступает мне на пятки. И почему-то мне кажется, что он специально задерживает мою поимку, судя по его ровным шагам.
Он хочет, чтобы я бежала и посмотрела, как далеко смогу зайти.
Черт бы побрал этого садиста.
Если я буду продолжать в том же духе, то не буду отличаться от мыши, с которой играет пригородный кот.
Я осматриваю окрестности и, приняв мгновенное решение, прячусь на обочине грунтовой дороги за большим камнем.
Мое тяжелое дыхание напоминает дыхание животного, попавшего в ловушку, но я заставляю себя оставаться неподвижной.
Стук, стук, стук о мою грудную клетку становится все громче, в отчаянии и сожалении о том, что я сделала.
Неужели он потерял меня?
Мои глаза остаются приклеенными к тропинке, по которой я сбежала, чтобы убедиться, что Оранжевая Маска ушел.
Я жду и жду, потея в своей футболке и джинсах, но его и след простыл.
Это бессмысленно.
Раз он шел по моему следу, то уже должен был догнать меня.
Если только...
Мой глоток застревает в горле, когда я медленно оглядываюсь назад. Конечно, он стоит там, небрежно прислонившись к дереву, руки и ноги скрещены, а дубинка висит в его левой руке, как угроза.
— Есть ли причина, по которой ты всегда прячешься?
Пульсация его глубокого голоса разносится в воздухе и вибрирует на моей коже. Теперь он не такой роботизированный, как будто он счел меня достаточно достойной, чтобы познакомиться с менее апатичной версией его самого.
Это отнюдь не хорошая новость, учитывая, что его настоящий образ может быть олицетворением дьявола.
Однако его голос заставляет меня задуматься.
Я уверена, что уже слышала этот властный американский акцент. Значит, он должен быть либо Гаретом или Киллианом Карсоном, братьями, которых мы с девочками часто видим в бойцовском клубе.
Или это Джереми Волков.
Пожалуйста, пусть это будет не Джереми.
Здравомыслящий человек пожелал бы кого угодно, кроме психопата Киллиана Карсона или сумасшедшего Николая Соколова, но в моих глазах Джереми всегда был худшим из Язычников.
То, что он не объявляет о своих действиях так публично, как другие, не делает его безобидным, просто он лучше скрывает свою чудовищность.
В конце концов, он стал лидером Язычников не потому, что вел себя хорошо.
— Быть принятым в клуб можно только бегая, а не прячась, — продолжает он своим менее роботизированным, но леденяще-холодным тоном.
Я открываю рот, а потом захлопываю его.
Черт возьми.
Я чуть не проговорилась и полностью выдала свою национальность и свой необычный вид на этом посвящении.
Оранжевая Маска отталкивается от дерева, и я делаю шаг назад, затем слегка подпрыгиваю, когда мои ботинки ударяются о камень.
— Ты все еще не бежишь. — Его голос понижается с темным краем, переполненный обещаниями худшей участи, чем у других участников, которых он отправил в полет.
Я вдыхаю так глубоко, как это физически возможно, а затем бегу.
Я не успеваю сделать и двух шагов, как ноги уходят из-под ног. Я вскрикиваю, падая головой вперед в грязь, и воздух выбивается из моих легких.
— Номер двадцать три уничтожен, — раздается эхо из динамика вокруг меня.
Окончательное решение пузырится под моей плотью и причиняет боль.
Но не больше, чем жжение в коленке или синяк, который я уже чувствую на бедренной кости.
Я лежу на животе на земле, мой рот целует грязь, а ногти погружаются в нее.
Медленно подняв голову, я вижу, что Оранжевая Маска осматривает свою кроваво – красную клюшку для гольфа.
Пожалуйста, не говорите мне, что это моя кровь.
Нет, не может быть, он не бил меня ею. На самом деле, я подозреваю, что он подставил мне подножку, поэтому я сейчас и нахожусь в таком положении.
Удрученный вздох вырывается из моих легких, и я сажусь, стирая грязь с рубашки и джинсов. В колене кровоточащая дыра, и я поморщилась от этого зрелища.
Я вся в грязи и ради чего?
Ну, по крайней мере, я теперь немного знаю о структуре особняка Язычников и не потеряла сознание, как другие участники, вышедшие против этого ублюдка.
— Давай посмотрим на лицо за маской. — Он протягивает руку в перчатке в мою сторону, черную и мрачную, прямо из моих худших кошмаров. — Как кто-то настолько некомпетентный, как ты, был приглашен на посвящение...
Я отбиваю его руку, прерывая его на полуслове. Звук эхом отдается в воздухе, пронзая тишину и подчеркивая паузу во всем его поведении.
Моя вторая рука вцепилась в грязь, и мне требуется все, чтобы не проболтаться, только чтобы заполнить тишину в воздухе.
Он уже ликвидировал меня, зачем ему видеть мое лицо? Не было никаких правил на этот счет.
Кроме того, почему он может видеть меня, а я его нет? Это несправедливо.
Мир несправедлив, Сесили. Это просто так.
Мамины слова проносятся в голове, я глубоко вдыхаю и начинаю вставать. Я перестану думать о своем менее чем гламурном устранении и вместо этого использую оставшееся время, чтобы пошарить вокруг.
В конце концов, это единственная причина, по которой я здесь.
В одно мгновение я стою на месте, а в следующее — меня отталкивают назад за волосы.
Нет, мой парик.
Я вскрикиваю, следуя за движением, только чтобы он не сорвал его и не обнажил меня. Моя спина ударяется о твердую грудь, а затем дубинка оказывается у моего горла.
В буквальном смысле.
Он прижал клюшку для гольфа к моей трахее. Он не давит, но угроза того, что он может сделать это и задушить меня до смерти, существует.
Его хватка за мои волосы также безжалостна, так что моя спина приклеена к твердой поверхности его груди. Я не совсем маленькая, но он высокий и широкий и обладает присутствием титана.
От него пахнет кожей и бергамотом. Или, может быть, часть этого запаха — его перчатки.
Сквозь маску его дыхание звучит ровно и контролируемо, но немного жутко, как в старых фильмах ужасов.
Мои чувствительные уши наполняются этим звуком, пока я не перестаю дышать.
— Ты всего лишь хрупкая маленькая вещица, которую я могу и готов разбить одним щелчком пальцев. Ты знаешь это, я знаю это, и твои несколько функционирующих клеток мозга тоже должны это знать, если они не убедят тебя начать рассказывать мне, как, блядь, ты здесь оказалась.
Мои губы дрожат и подрагивают.
Я жду, что знакомая волна нахлынет на меня из ниоткуда. Я жду парализующего страха, беззвучных слез и общей неразберихи, которая случается в подобных ситуациях.
Я жду и жду.
Но единственное, что пробирает меня до костей — это дрожь и еще большая дрожь.
И необходимость бежать.
Нет, не только бежать.
Под поверхностью скрывается нечто гораздо более мерзкое.
Что-то вроде тяги к тому страху, что был раньше.
Потребность в нем.
Желание удовлетворить его.
Длина его клюшки сильнее прижимается к моей шее, все еще позволяя мне дышать, но еще больше ограничивая дыхание.
— Ты предпочитаешь быть раздавленной вместо того, чтобы ответить на мой вопрос?
Я качаю головой, впервые откидывая ее назад так, что смотрю прямо ему в глаза.
Это моя вторая ошибка за сегодня — первая заключается в том, что я здесь.
Глаза Оранжевой Маски — это темное проявление его жажды насилия. Они такие же темно-серые, как облака, и такие же холодные.
