Глава 3
Сесилия
Это чудо, что мне удалось добраться до общежития и пробраться в квартиру, которую я делю со своими друзьями детства, не попавшись на глаза.
Не горит свет, и единственный звук — меланхоличная виолончель, доносящаяся из комнаты Авы.
Если она увидит меня в таком виде, покрытую царапинами, с дыркой на джинсах и бешеным взглядом в глазах, она обязательно заведет допрос, полный драмы.
Много драмы.
Я снимаю обувь у двери и на цыпочках прохожу через всю гостиную, морщась каждый раз, когда порез на колене и раны на руке пульсируют.
Оказавшись в своей комнате, закрываю дверь, прислоняюсь к ней, а затем сползаю на пол, прижимая ноги к груди.
Мои ногти ноют от боли, когда я смотрю на стены, полностью покрытые страницами из моих любимых манг. Под тусклым освещением фигуры кажутся теневыми, как будто они могут стать реальными и спрыгнуть вниз рядом со мной.
Именно в этом я нахожу утешение — в образах вымышленных персонажей.
Я никогда не была из тех, кто просит помощи у друзей или рассказывает им о том, с чем я борюсь. Все видят во мне материнскую фигуру, решателя проблем и слушателя.
Всякий раз, когда я жажду, чтобы меня выслушали, ногти впиваются мне в грудь, запрещая двигаться. Не искать убежища ни в ком, кроме себя и вымышленных персонажей, которых не существует и у которых мало шансов дать дельный совет.
Мои пальцы нависают над поврежденным коленом, и я стону от боли, когда касаюсь разорванной кожи.
Но это не единственное ощущение, терзающее меня. Нет. Это нечто гораздо более сильное и разрушительное.
Боль может начаться с моей кожи, но закончится она в темных уголках моей психики. В неизвестных безымянных местах, о существовании которых даже я не подозревала, пока они не ударили меня по лицу сегодня.
Мои пальцы скользят от колена к краю рваных джинсов, пробегая по бедру. Я вздрагиваю и сжимаю ногу, когда касаюсь бедра.
Что-то гораздо более сильное, чем боль, пронзает меня, и мои пальцы дрожат, прежде чем переместиться вверх и провести по моей груди.
Та самая грудь, которую Оранжевая Маска так жестоко схватил, мучил и впивался в нее пальцами, пока я не задыхалась. Но сейчас ощущения совсем другие. Плоть нежная, соски болят, но прежнего электричества больше нет.
Я поднимаю другую руку, обхватываю ею горло и сжимаю. Как клюшка для гольфа, которая раздавливала мою трахею. Я крепко сжимаю и держу, но никакого давления моих изящных пальчиков не хватает, чтобы воссоздать тот же образ.
Нет пальцев в грубых перчатках, сжимающих мой сосок, нет стены мышц у меня за спиной. Ничего.
Я опускаю руки по обе стороны от себя. Что, черт возьми, я делаю?
Как я могу воссоздать образ ловушки с этим монстром, когда должна радоваться, что сбежала от него?
Или, может быть, я не воссоздаю образ ловушки, а пытаюсь достичь того душевного состояния, в котором была в тот момент.
Пустота всего этого.
Обещание свободы, которое оно давало.
Я внутренне трясу головой, вытесняя все это из памяти.
Вся эта извращенная сцена произошла только потому, что я оказалась в опасной для жизни ситуации.
Инстинкт выживания — самый сильный инстинкт, который есть у любого человека или животного, и в тот момент я была готова попробовать все, что угодно, лишь бы покинуть это место целой и невредимой. Так что при нормальных обстоятельствах все это событие не имеет никакого значения.
Тем не менее, я продолжала наблюдать за окружающей обстановкой еще долго после того, как один из масок кролика отдал мне сумку на молнии номер двадцать три, в которой находились мои вещи, и выпроводил меня с территории.
Я продолжала наблюдать, пока бежала до общежития КЭУ и даже когда вводила код для квартиры.
Какая-то часть меня думала, что Оранжевая Маска последует за мной, чтобы закончить начатое. Он прижмет меня к ближайшей стене и скажет мне своим глубоким голосом, что побег — это только начало, а не конец.
Однако это была полная паранойя с моей стороны. Такой больной человек, как он, который получает удовольствие от охоты и причинения боли, не стал бы оставлять всю потенциальную добычу только для того, чтобы прийти за мной.
И снова я благодарна своим свойствам невидимости. Я в безопасности.
Мой телефон вибрирует в кармане, и я вздрагиваю, затем делаю длинный вдох, прежде чем достать его и проверить сообщение.
Лэндон: Ты жива, любимая?
Мое сердце учащенно забилось, а в животе запорхали бабочки.
Я всегда считала эти ощущения клише, которые существуют только в мангах, но мне потребовался реальный опыт, чтобы понять, насколько они правдивы.
Как одно слово, одно сообщение от человека, который имеет значение, важнее, чем весь мир.
Я выпрямляюсь и отвечаю.
Сесилия: Думаю, да. Только что вернулась.
Лэндон: Встретимся?
Сесили: Конечно. Где?
Лэндон: Там же.
Я улыбаюсь. У нас есть место. Оно не большое и не особенное, но это наш маленький секрет.
Сесили: Уже иду.
* * *
Через тридцать минут я останавливаю машину возле пустынного скалистого берега пляжа.
Поскольку остров Брайтон, расположенный у южного побережья Великобритании, со всех сторон окружен морем, здесь много пляжей и берегов.
Но мы из КЭУ обычно не тусуемся в местах, которые часто посещают студенты КУ, чтобы избежать нежелательных драк.
Эта часть пляжа — наша, и да, это общественное место, поэтому мы не можем запретить студентам КУ приходить сюда, но они знают, что не стоит этого делать, если не готовы встретить гнев нашего клуба.
Так же как в КУ есть Язычники и Змеи, два печально известных клуба, члены которых являются частью мафии, в нашем университете есть Элита.
Они не мафия и не что-то такое сомнительное, но они одинаково смертоносны в стиле «старые деньги рулят».
И тот, с кем я встречаюсь — лидер этого клуба.
Я выхожу из своего MINI Cooper, осматриваю окрестности, затем открываю пассажирскую дверь черной машины, припаркованной лицом к морю, и проскальзываю внутрь.
Мое сердце снова делает этот прыжок, когда мой взгляд падает на самые неземной красоты глаза, которые я когда-либо видела. Такие синие и глубокие, что могли бы соперничать с океаном и проглотить все, что попадется на глаза.
Лэндон Кинг старше меня на три года, поэтому пока я учусь на втором курсе факультета психологии, он уже получает степень магистра искусств и создает шедевры, которые расхватывают галереи по всему миру еще до того, как они будут закончены.
Как и его статуи, он обладает красотой греческого бога с резкими чертами лица, великолепными темно-каштановыми волосами и прямым носом, который можно было бы высечь из мрамора.
Он — воплощение мужской красоты с его подтянутым телом и стильной одеждой. Даже его машина — McLaren специальной серии, сделанная специально для него и только для него.
Я прижимаюсь к коже своего лица, и это вызывает воспоминание о другой коже.
Той, которая лапала и трогала меня там, где не трогал даже Лэндон.
— Ты выглядишь живой. — Его голос выводит меня из моих запретных размышлений.
— Да. Мне удалось сбежать.
— Интересный выбор слов. Тебе не разрешали уйти по той или иной причине?
Я замираю.
Иногда я забываю, каким гением на самом деле является Лэндон. Он прислушивается к каждой детали, и ничто не ускользает от его внимания.
По какой-то причине я не хочу говорить о том, что произошло на инициации. Какая-то часть меня, глупая, влюбленная часть, рассматривает это как предательство по отношению к Лэндону.
И это воплощение иррациональности.
Мы с Лэном не пара. Черт, да он понятия не имеет о моих чувствах к нему, и в детстве, когда мы были друзьями, он отправил меня на другую планету.
Не то чтобы он мне с тех пор нравился. Думаю, я начала увлекаться им, когда мне было лет семнадцать, и у нас зашел разговор о выборе жизни, независимой от наших богоподобных родителей. Он сказал, что они не станут нашей тенью, если мы сами этого не позволим, и что если кто-то может это сделать, то я смогу.
