и наблюдала за сорванцами во дворе. Она и сама была бы не прочь беззаботно побегать, только компанию составить некому.
— Олюшка, — позвала бабушка, отвлекая внимание от бесконечно снующих по детской площадке детей. — Не помнишь, куда я положила свою социальную карточку? Хочу доехать до Клавдии Петровны, а то обещаю второй год, да все никак не соберусь.
— Посмотри в тумбочке. В прихожей. — ответила Оля, делая большой глоток ароматного напитка. — Привет ей передавай. Скажи, что я скучаю по ее пирожкам.
— Вам, молодым, только б жрать да гарцевать, — усмехнулась пожилая женщина, перекладывая найденную пропажу в карман теплой куртки.
Смирнова жила с бабушкой сколько себя помнила. Родителей своих никогда не видела. Когда-то предполагала, что те погибли или еще чего пострашнее с ними приключилось, но бабуля миф развеяла. Правда, не вдаваясь в подробности. Вроде как отмахнулась. Сказала, что мать ее, Олина, непутевая. Нагуляла дочь, а потом влюбилась и уехала в неизвестном направлении. На просьбу показать хоть одну фотографию мамы — бабушка фыркала. Говорила, что после ссоры все сожгла. Якобы простить не может гулящей, что Ольку бросила.
Наталья Тимофеевна — бабушка Оли — женщиной была строгой, но справедливой. Хотя внучку баловала постоянно. Бывало, прикрикнет, а через пару минут уже зовет оладушки кушать или денег сует на шоколадку. С окончания института проработала та в отделении гинекологии Центральной городской больницы. От акушерки до заведующей дослужилась. Многие в городе ее уважали и были благодарны.
Несмотря на все заслуги, зажиточной Наталья Тимофеевна не стала. Жила как все, а выйдя на пенсию — хуже многих. Перебивались они с копейки на копейку, но их идиллии это не нарушало. Любили друг друга очень. Бабушка так и говорила Оле: «Ты моя душевная радость».
Сама Смирнова внешностью пошла в отца. Так она думала. Сходства с бабушкой никакого. Та была по молодости жгуче-черной, смуглой, а Олька белокожая, с каштановыми волосами. У бабушки глаза зеленые, слегка выцветшие с возрастом, а у внучки голубые, словно серебряными нитями по радужке приправленные.
— Не шалите тут без меня. И Вике скажи, чтоб по серванту не лазила! — напутствовала женщина, выходя из дома.
И все-то она знала и замечала. Вика и правда любила по шкафам рыскать. У нее дома таких старых вещей не было никогда. Сальская из семьи обеспеченной. Не такой, конечно, как у Державина, но все же. Родители подруги амбициозные, современные, дома все по последнему веянию моды.
Как они смогли подружиться: невзрачная Оля и яркая рыжеволосая Вика — загадка. Увиделись в первом классе на линейке — и все, не отлипали друг от друга с того момента. Если Вика росла бойкой и рассудительной, то Оля слыла ее полной противоположностью. Легковерная, ранимая и вечно летающая в своих грезах. Смирнова знала, что порой эти качества доводили ее подругу до белого каления.
Так в третьем классе кто-то сказал Оле, что если мыть полы десять дней подряд, то добрая фея обязательно увидит и сделает ту принцессой. Когда наивная школьница заявила, что принцессой быть не желает, ее подловили на желаемом — сделает волшебницей. Как тогда Вика убеждала Олю одуматься! Тщетно. Вот Оля и стала бессменным дежурным на целый месяц. Мыла пол на совесть. Руками.
В пятом классе ей “открыли секрет”, мол, директор школы давно мечтает, чтобы ему в День рождения кто-нибудь спел под окнами песню его детства «Пропала собака». Но все, дескать, стесняются… а сурового мужчину жалко. Видел бы кто, как тогда Сальская тащила Смирнову из-под директорских окон… Но та лишь громче орала выученную на совесть песню. С душой. Почти рыдая от слов произведения.
И это самые безобидные розыгрыши, которым подверглась Оля. Хотя в шестом классе она дала-таки Вике слово, что будет во всем и всегда доверять только ей и никому больше.
Смирнова знала, что подруга ее влюбленности в Державина не разделяла и вообще не понимала, что она нашла в юноше. Мол, красавцем его не назовешь. Нет, смазливый, конечно, но все же. Черты лица слишком нежные, и сам он чересчур холеный, как глянцевый журнал. Романтичная дурочка только пожимала плечами на каждое высказывание об Олеге и улыбалась. Сама не знала, почему втрескалась по уши в этого старшеклассника.
В общем, все у Оли было хорошо, по ее меркам: крыша над головой, бабушка, лучшая подруга Куся и даже любимый мальчик.
… Едва за старушкой закрылась дверь, раздался звонок. Подскочив с насиженного места, девушка поспешила открыть.
— Куся, хочешь чая? — помогала Оля подруге снять верхнюю одежду.
— Ага, — скинув сапоги, Сальская прошла в комнату, словно вернулась домой.
— Сейчас, — улыбнулась Смирнова и поспешила на кухню, предоставляя Вике возможность самой себя развлекать.
Вернувшись в комнату с чаем и вазой с конфетами, Оля не удивилась увиденному. Сальская рыскала с маниакальной одержимостью по шкафам.
— Обалдеть! Мне капец как запах нравится, — приговаривала Вика, копаясь в бумагах на верхней полке самой дальней антресоли. — Стариной и чем-то нереальным. Не могу объяснить. Словно тут есть какие-то сокровища.
— Моль там есть, — усмехнулась Оля.
— О, смотри, — воскликнула подруга. — Тут свидетельство об удочерении…
Не понимая, о чем говорит Сальская, девушка подошла и взяла документ из ее рук.
— Свидетельство об удочерении Смирновой Ольги Ивановны… — зачитала она вслух. Туман в голове сгустился. — Кусь, я что… приемыш?
— Лель, так тут написано, — заметно занервничала подруга.
— А как же мне теперь…
Как-то в момент Оле стало не по себе. Пусто и горько. Будто она одна-одинешенька во всем мире. Выброшенный за ненадобностью приплод, который подобрали из жалости, а может, по другим причинам, о которых она даже не догадывалась. В груди неприятно ныло, саднило, пекло́. Слезы выступили на глазах и многое стало понятным. И про отсутствие фотографий, и про внешнее различие, и про нежелание бабушки говорить о родителях. Только как теперь жить с этим знанием — не знала.
— Эй! — встряхнула ее за плечи Вика. — Смотри, тебя удочерила Наталья Тимофеевна почти сразу, как ты родилась. Спустя месяц после твоего рождения.
— И что?
— А то, что твоя бабушка тебя с первых дней воспитывает и заботится! — потыкала Сальская Смирнову пальцем в лоб. — Мозги твои где? Не тот родитель, кто родил, а тот, кто воспитал! Я слышала, как моя тетка говорила это своему сыну. Твоя бабка кучу детей приняла,
