вода в обжигающе жаркий летний день. Честно говоря, я был очень впечатлен все это время, восхищаясь тем, как хорошо она держалась на ногах после того, как выпила так много крепкого алкоголя. Оказывается, мое восхищение было преждевременным, и последствие от сочетания алкоголя и наркотиков просто ждало своего часа.
Она — чертова железнодорожная катастрофа.
С привычной легкостью я открепляю веревку, привязывающую «Контессу» к причалу, и отталкиваюсь, стиснув зубы. Мы всего в двадцати километрах от Кальви. Ветер уже стих — воздух такой неподвижный, что кажется, будто я дышу медом — но это не имеет большого значения. На яхте есть двигатель, и притом мощный. Я верну девушку к ее хихикающим пьяным друзьям примерно через сорок минут. Но, Господи, эти сорок минут будут настоящей пыткой.
— Ты… гребаная… задница! — кричит Маргарита. — Я ненавижу тебя. Я собираюсь рассказать своему…
К счастью, грохот двигателей «Контессы» заглушает ее. Часть меня с радостью оставила бы девушку стоять на причале в темноте, пьяную и орущую, не имеющую возможности позвать на помощь своих друзей. Восемьдесят процентов меня бы это вполне устроило. Но остальные двадцать процентов? Ух, эта часть меня никогда бы этого не позволила. Откуда взялись эти двадцать процентов, я никогда не узнаю. И в любом случае сейчас не время анализировать мой моральный компас. Сейчас только десять вечера. Если я поспешу обратно в Кальви, у меня еще будет время перекусить и выпить, прежде чем рестораны начнут закрываться. И, может быть, даже найду себе менее пьяную, менее сумасшедшую компанию, с которой смогу провести ночь, если мне действительно повезет.
«Контесса» качается, когда я вывожу ее из гавани в открытую воду. Пятнадцать минут спустя я слышу, как Маргарита переваливается через борт судна и блюет в воду. Черт возьми. Если она забрызгает блевотиной борт яхты, я разозлюсь. Это дерьмо застынет к тому времени, когда я проснусь утром, а это значит, что мне придется смыть его из шланга, прежде чем лечь спать. Не так я планировал провести свой вечер.
Современные навигационные системы «Контессы» заботятся о пилотировании яхты. Проклятая штука настолько продвинута, что практически может пришвартоваться сама, но я угрюмо остаюсь сидеть за пультом управления, отказываясь подниматься на нос, чтобы проверить Маргариту. Девчонке, блядь, двадцать один. На три года старше меня. К этому времени она определенно должна была собраться с мыслями. Я не собираюсь нянчиться с ней. Ни в коем случае.
Возвращение на берег не занимает много времени. Я смотрю, как Маргарита подтягивается по перилам, когда мы приближаемся к причалу. Она даже не дожидается, пока «Контесса» пришвартуется, прежде чем перелезть через поручень и прыгнуть на гораздо более прочный причал. Ее дурацкая маленькая сумочка все еще болтается у нее на плече, и девушка, кажется, идет по относительно прямой линии, босиком спеша к ряду баров, где мы видели ее друзей в последний раз.
— Ну, пока, — бормочу я себе под нос, глядя, как она уходит.
Если спросите меня, плевать ли мне, что она ни разу не оглянулась, когда убегала? Мне плевать. Я все еще в ярости от перспективы того, что придется убирать ее блевотину. Как только ставлю яхту на якорь и должным образом закрепляю, спрыгиваю на причал и осматриваю повреждения. Все не так плохо, как я ожидал. Всего несколько ярко-оранжевых полосок… одному богу известно, что съела девушка, чтобы вызвать рвоту такого цвета. Я выплескиваю ведро воды на борт яхты, довольный тем, что мне не придется объяснять Рэну, почему гордость и радость его отца была осквернена таким образом. Потому что нет. «Контесса» не моя. Печально, но это правда, а также причина, по которой Маргарита начала кричать на меня еще в Иль-Руссе. Наряду с тем фактом, что она обнаружила, что мне всего восемнадцать. Реальность того, что я недостаточно богат, чтобы владеть такой великолепной яхтой, как «Контесса», казалось, совсем не обрадовала девушку.
Теперь это уже не имеет значения. Я приехал на Корсику, чтобы повеселиться, потрахаться и хорошо провести время, а не для того чтобы встретиться со своей будущей гребаной женой. И как бы ни было приятно провести еще один день, погружая свой член во все идеально сформированные, тугие, красивые маленькие дырочки Маргариты, на этом острове есть много других привлекательных женщин, которые просто ждут, когда кто-то вроде меня придет и собьет их с ног.
Я не собираюсь их разочаровывать.
Как только удостоверюсь, что «Контесса» в безопасности, и у меня есть деньги и паспорт, я отправляюсь на охоту за едой. Мне нужны углеводы. Нужно хорошее пиво, сыр и немного этого восхитительного хрустящего хлеба. Оливки, и вяленые помидоры, и…
Черт!
Вероятно, следовало обратить немного больше внимания на то, в каком направлении уходила Маргарита, когда покинула проклятую лодку. Я заворачиваю за угол, следуя за запахом, мечтая обо всех местных деликатесах, которые намереваюсь съесть, и бум! Вот она, блядь, плачет на мощеной булыжником улице, ее тушь теперь растеклась по всему подбородку. Волосы в беспорядке. И она дико жестикулирует самому высокому, широкоплечему и подлому ублюдку, которого я когда-либо видел в своей жизни. Он под два метра ростом. О шее и говорить нечего. И есть неровный, уродливый шрам, идущий от его левого виска, через рот и вниз по подбородку — такой шрам, которым гордился бы любой злодей Бонда. Его лицо становится ярко-фиолетовым, руки сжимаются в кулаки. Нет, не кулаки. Его гигантские руки заканчиваются молотками для мяса.
Я осторожно отступаю и ныряю за угол, холодный пот проступает на спине, несмотря на густой, влажный корсиканский ночной воздух. Было чертовски близко. Если бы я постоял там еще секунду, этот безумный ублюдок поднял бы взгляд и увидел меня — безошибочно похожего на американца с бритой головой и татуировками — и все было бы кончено. Я был бы чертовски мертв.
Я слышу голос Рэна в своей голове, когда возвращаюсь тем же путем, которым пришел, и направляюсь в противоположном направлении, исчезая в другом, более узком переулке. Мой друг ясно выразился, прежде чем дал мне код безопасности, чтобы подняться на борт яхты:
— Если поцарапаешь краску, я сделаю тебе больно. Если разольешь содовую по всем сиденьям или оставишь еду гнить в холодильнике, я сделаю тебе больно. Если на борту одновременно будет больше четырех человек, я это выясню, Пакс, и сделаю тебе больно. Если сделаешь что-нибудь, что вызовет неприятности, Пакс, я… сделаю… тебе… больно. Все ясно?
При любых других обстоятельствах я бы не беспокоился о небольшой размолвке с местным головорезом,
