Я ждала четырнадцать лет, чтобы познакомиться с этой девушкой, и, похоже, быть сёстрами — это последнее, о чём она думает. — Харпер Дюпон, Бекки Платтер и Илеана Тайттингер — наши Идолы. Ты…зверюшка парней, насколько я могу судить.
Миранда делает шаг вперёд, как будто собирается избить девушку, но я протягиваю руку, чтобы остановить её, нацепляя на лицо грустную улыбку, созданную из скомканных желаний и эгоистичных устремлений. Я всегда хотела встретиться со своей сестрой, мечтала о другом члене семьи, кроме папы, который любил бы меня так, как никогда не любила Дженнифер.
Здесь этого не случится, и это нормально.
Я прошла долгий путь от печального, одинокого человека, которым была в младших классах средней школы.
— Я ничья не зверюшка, — говорю я ей строгим голосом. Я знаю, когда она смотрит на меня, она тоже это видит. И это не потому, что Миранда уложила милые распущенные золотисто-розовые волосы в милые локоны. Это не дизайнерское платье. Дело даже не в дорогом ожерелье, висящем у меня между грудей. Всё это идёт изнутри. — Я — Голубая Кровь. Мы больше не терпим издевательств в Бёрберри. Я не буду с этим мириться.
Изабелла открывает рот, закрывает его, фыркает. Её карие глаза, такие же знакомые, как и в моём отражении, закрываются. Когда она снова открывает их, они горят огнём и унижением. А потом… она идёт и делает это, откидывает волосы.
Она безупречно выполняет это движение.
Чёрт возьми.
— Неважно. Но мы ведь сейчас не в академии, не так ли? — Изабелла поворачивается, чтобы уйти, её платье едва прикрывает её задницу. Я не осуждаю, это просто… грустно. Чёрт возьми, ей четырнадцать. Не доходя до нас и трёх футов, Изабелла останавливается и оглядывается через плечо. Если бы я не знал её лучше, я бы сказала, что у неё папин нос. — Неудивительно, что мама бросила тебя. Какое разочарование.
Изабелла разворачивается в вихре тёмных волос и присоединяется к своим друзьям возле зоны отдыха у бара. Мой рот сжимается в тонкую линию, когда я думаю о ней, сидящей между моими родителями, о слезах в глазах моего отца, которые он так до конца и не объяснил.
«Ты так долго этого хотела, Мишка-Марни. Я просто счастлив, что этот момент наконец настал».
Ха.
— Хочешь, чтобы я избила её за тебя? — спрашивает Миранда, и я оглядываюсь, чтобы увидеть, что она определённо кипит от злости. Я качаю головой, а затем засовываю пальцы в карманы сексуального маленького коктейльного платья. Вау. Я бы никогда не подумала, что Тристан Вандербильт выберет платье с карманами, особенно то, каким он был два года назад.
— Она чем-то расстроена, — говорю я, подавляя боль, которая пытается поднять свою уродливую голову внутри меня. — И я думаю, что у меня может быть некоторое представление о том, что это такое.
Повернувшись к Миранде, я двумя пальцами вытаскиваю поддельные водительские права и заставляю себя улыбнуться. Я не позволю Изабелле Кармайкл добраться до меня, даже если она станет кульминацией и разрушением четырнадцати лет надежд и мечтаний наяву.
— Почему бы тебе не заказать себе что-нибудь фруктовое и алкогольное, а я побуду трезвым водителем?
Миранда прищуривается, глядя на меня, но всё равно кивает и, схватив меня за руку, тащит к бару.
Изабелла остаётся столько же, сколько и мы, вплоть до закрытия клуба, и, клянусь, я всё это время чувствую её взгляд на своей спине.
Это неприятное чувство… как будто у меня мишень между лопаток.
Мне придётся очень, очень внимательно присматривать за моей новой младшей сестрой, не так ли?
На следующее утро меня грубо будит звук автобусного гудка за моим окном. Застонав, я натягиваю на голову подушку, чтобы заглушить шум. Несколько мгновений спустя раздаётся стук в дверь, и я всё равно вынуждена встать.
Миранда всё ещё мирно посапывает на диване в отключке, а папа ушёл на приём к врачу. Я собиралась пойти с ним, но он меня не разбудил. Часть меня задаётся вопросом, не хочет ли он, чтобы я знала, насколько плохими становятся дела.
— Надеюсь, это что-то хорошее, — ворчу я, протирая заспанные глаза и распахивая входную дверь.
Мои глаза расширяются, и тихий писк срывается с моих губ.
Блядь.
Это научит меня смотреть в глазок на предмет, типа, убийц и всего такого. То есть убийц и парней-рок-звёзд с татуировками.
— Эй, Работяжка, ты что, отрываешься в утиной пижамке? — спрашивает Зейд, выдавая эту дьявольскую ухмылочку, когда щиплет меня за плечо пижамы, а затем наклоняется для поцелуя.
Я так потрясена, увидев его, и смущена, когда все выходят, но, когда он делает шаг вперёд и обнимает меня своей татуированной рукой, я забываю, что на мне кигуруми с утиными лапками.
На вкус Зейд напоминает вишнёвую колу и гвоздику, а пахнет он шалфеем и геранью. Когда его сильная рука обнимает меня, а его губы прижимаются к моим, я едва могу дышать. Моё сердце выпрыгивает из груди, и я встаю на цыпочки, закрыв глаза, проваливаясь в забытьё.
— Что, ради всего святого, на тебе надето? — ленивый голос раздаётся откуда-то из-за спины Зейда. Мои глаза резко открываются, и я прижимаюсь спиной к груди Зейда, когда он воет от смеха и отпускает меня.
Мои «лапки» соскальзывают на деревянный пол, и, если бы Зейд снова не шагнул вперёд, чтобы подхватить меня, я бы упала прямо на задницу.
Крид уходит в тень дома, одаривая меня своей беззаботной улыбкой, подходя и садясь на диван, прямо поверх своей сестры. Она едва шевелится, когда он протягивает руку и тычет пальцем в центр её лба.
— Просыпайся, соня, — мурлычет он, быстро переводя взгляд на меня. В нём мелькает небольшая вспышка ревности, когда он облизывает губы, изучая меня, пока я стою в кольце рук Зейда. — Вы двое вчера допоздна веселились на вечеринке? Это ужасно неприлично с твоей стороны, Марни.
— Я, мы… — я начинаю, но потом замечаю Зака, спускающегося по ступенькам огромного серебристо-чёрного автобуса, припаркованного перед моим домом. Я была бы в восторге от размеров этой штуки — она занимает весь наш двор плюс подъездную дорожку и ещё дальше, — если бы я не была так сосредоточена на парне с широкими плечами и округлыми бицепсами. Не распускай слюни, Марни, это не круто.
— Привет, — говорит он, спокойный, как удав, глаза тёмные и прищуренные, но не неприятные. Нет, на самом деле, в глубоких, затенённых глубинах этих прекрасных радужек он выглядит чертовски счастливым, увидев меня. Улыбка подчёркивает
