Варламов дослушал. Потом, поджав сухие губы, на цыпочках подошел к соседской квартире и неожиданно рявкнул:
— Мне абсолютно неинтересно!
При этом он изо всех сил толкнул дверь, и рука соседки оказалась прищемленной.
— У-у-у! — завопила Варвара Матвеевна.
— Надо думать, выпуск новостей окончен? — бесстрастно проронил Варламов и направился к своей двери.
— Мне, наверное, к вам, — Варламов протянул Дементьеву повестку с вызовом.
— Юрий Андреевич? — следователь протянул ему руку.
Они обменялись рукопожатием. У одного — цепкое, крабье, обволакивающее. У другого — сухое, бесстрастное, официальное. Рука у Варламова была тонкая, гладкая и в то же время не слабая. Как полированная дощечка, настолько безукоризненно отшлифованная, что Дементьеву не удалось надолго задержать ее в своей клешне.
Схватка кончилась вничью. Заметил ли кто-то из них, что они в момент знакомства вступили в поединок?
— Садитесь, пожалуйста, — хозяин кабинета указал на кресло, а не на жесткий стул, на котором обычно сидели допрашиваемые.
— Благодарю. — Варламов и на мягком кресле сидел собранно, выпрямив спину, не касаясь подлокотников. Это, однако, получалось у него вполне элегантно. — Если можно, давайте без предисловий. Я очень занят. И, скажу честно, в полнейшем неведении относительно причин этого вызова. Почему-то через соседей. Вы понимаете, что моя репутация…
— Прощу прощения, если мы причинили вам неудобство. — Следователь с неудовольствием заметил, что невольно повторяет интонации посетителя. Это означало, что тот оказывает на него влияние, сие Дементьеву не нравилось. — Но наш сотрудник опустил повестку в ваш почтовый ящик. А вы, по словам вашей соседки, оставляете ей на время отъездов ключи.
— Почта почте рознь, — сухо отрезал Юрий. Он как бы ненароком глянул на свои замечательные швейцарские часы. — Итак, я вас слушаю.
— Юрий Андреевич, вы знакомы с Семеновой Екатериной Петровной?
— Конечно. Чтобы не тянуть время, поясню: это более чем знакомство. Мы собираемся стать мужем и женой.
— А знаете ли вы Грачева Сергея Николаевича?
— Да. Нас познакомила Екатерина Петровна. Это ее школьный друг.
— Когда вы видели Грачева в последний раз?
Варламов прикрыл свои серо-стальные глаза, припоминая:
— Это было ровно неделю назад. В квартире у моей невесты.
Он заглянул в повестку:
— Г. И. — это Григорий Иванович?
— Геннадий Иванович, — поправил Дементьев.
— Геннадий Иванович, — спокойно обратился к нему Юрий. — Если бы вы сразу ввели меня в курс дела, я, без сомнения, был бы вам более полезен. По крайней мере, беседа обрела бы какой-то смысл не только для вас, но и для меня. И стала бы гораздо конструктивнее.
Ох и не любил Дементьев выслушивать такие речи. Этот посетитель задел его за живое. Следователь быстро сбил бы с него спесь, если бы не предстоял разговор о трагической гибели его невесты. В такой ситуации, конечно, не надо наносить дополнительные удары этому лощеному красавцу.
Разумеется, он расскажет ему о том, что произошло вечером в пятницу в обменном пункте: это представлялось ему менее трудным, чем разговор с Надеждой Егоровной Грачевой. Да, расскажет, но немного погодя. Он ведь сам себе поклялся действовать строго по инструкции. А инструкция требует прежде всего установить местопребывание всех сколько-нибудь близких потерпевшей лиц в момент преступления.
— Кстати, — спросил следователь словно бы невзначай. — Как прошла конференция?
— Что за конференция? — На лице посетителя отразился вопрос.
— Вы ведь, я слышал, в пятницу уехали из Москвы на конференцию?
Варламов посмотрел на следователя с вежливым укором, за которым Дементьеву увиделась скрытая насмешка:
— Геннадий Иванович, подумайте сами: какая конференция в выходные? А от кого вы услышали эту глупость, мне очень даже понятно. От моей соседки Варвары Матвеевны, не так ли? Но она, извините, человек недалекий и к тому же склонный к досужим вымыслам.
«Фу-ты, опять он меня поддел, — с раздражением подумал Дементьев. — Да так гладенько, так интеллигентненько, не придерешься. А вот мы сейчас выясним, где он провел уик-энд, коли научных форумов по выходным не бывает».
Однако Варламов и тут его опередил, сам ответив на непоставленный вопрос:
— Я отдыхал за городом. Решил устроить перед свадьбой своеобразный мальчишник. Расслабиться в тесном мужском кругу на лоне природы.
— А поконкретнее?
Варламов чуть приподнял брови — едва-едва, легкое такое, почти незаметное движение.
— Геннадий Иванович, внесите ясность: вы что, допрашиваете меня? Я, конечно, незнаком с сыскной работой, но по детективным фильмам знаю: подобным образом устанавливается, есть ли у человека алиби или нет. Кто я: обвиняемый, свидетель или потерпевший? И каков состав преступления? Будьте любезны, объяснитесь. В противном случае я отправляюсь по своим делам.
— Ну хорошо, — сдался Дементьев. — Я вынужден сообщить вам, что невеста ваша, Екатерина Семенова, убита при налете на пункт обмена валюты. Поэтому мы и опрашиваем…
Ему пришлось прерваться на полуслове, потому что Варламов стал медленно отваливаться на спинку кресла. Его тонкая рука судорожно зашарила по пиджаку, как бы отыскивая исчезнувшее сердце. Лицо исказилось, он жадно хватал губами воздух, но, кажется, никак не мог вдохнуть.
Следователь схватил графин, плеснул воды в стакан.
— Вот, выпейте. Доктора?
Юрий слабо мотнул головой:
— С-спасибо… не надо.
С трудом приходил он в себя, восстанавливая дыхание. Но теперь и следа бывшего величия не осталось в этом человеке. Он весь как-то обмяк, обвис. Взгляд был уже не надменным, а тусклым, безжизненным.
— Вы говорите — убита? Это не может быть ошибкой? Ах, простите, что же это я… Вы ее видели?
Следователь кивнул.
— Ее что… изуродовали?
— Нет. Единственный выстрел. В спину. Точное попадание в сердце.
— В сердце, — Юрий опять зашарил пальцами по груди. — Вот сюда, да? Значит, не мучилась.
— По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила мгновенно. Юрий Андреевич, возьмите валидол, я всегда держу его в столе, на всякий случай.
— Всегда? Валидол?
Вдруг его затрясло: после нескольких минут заторможенности началась самая настоящая истерика.
— Вы! — выкрикнул он тонким голосом. — Всегда держите валидол? У вас в кабинете каждый день такое происходит. Вы привыкли. Для вас чужое горе — это кусок хлеба. А я! А Катя! Она у меня — единственная! Куда смотрела ваша охрана? Или обменный пункт не охранялся?