— Охранник тоже погиб. Его расстреляли в упор.
— И поделом ему! — Голос Варламова стал визгливым. — Глядеть надо было!
Жених-вдовец свернулся в кресле калачиком, поджав под себя ноги. Уткнувшись лицом в кожаную обивку кресла, он зарыдал:
— Ка-тя…
«Пожалуй, все-таки доктора надо, — озабоченно подумал Дементьев. — Вдруг у него сердечный приступ начнется».
Ему было, конечно, жаль Варламова: что и говорить, врагу не пожелаешь пережить такое, да еще накануне свадьбы. В то же время и неприятно, как-то неловко было наблюдать эту сцену. Мужик все-таки есть мужик, и он должен держать себя в руках. Особенно на людях. Дома — пожалуйста: хоть в голос причитай.
А впрочем — кто это знает, как бы он сам повел себя, если б, не дай бог, с Анжеликой подобное случилось. Но нет, нет. Этого Бог никак не допустит.
Дементьев сам себе удивился: что это с ним, ведь он никогда прежде не задумывался о Божественном промысле. И вдруг осознал: да это же фраза, произнесенная Надеждой Егоровной, не выходит у него из головы.
«Бог не допустил бы, — как достойно, с какой спокойной, истовой верой говорила эта простая женщина. Вот бы у кого Варламову поучиться самообладанию. А ведь ее положение не менее трагично: сын — преступник… то есть — подозреваемый».
Рыдания тем временем становились все тише, глуше и наконец прекратились. Варламов поднял голову и самостоятельно налил себе еще воды. Правда, рука его при этом дрожала.
— Простите меня за слабость, Геннадий Иванович, — виновато произнес он, растеряв всю свою спесь. — Это шок. Больше не повторится, честное слово.
Он помолчал, сосредоточился:
— Я готов ответить на все ваши вопросы. Лишь теперь я осознал, насколько они были необходимыми и оправданными. Значит, вас интересует…
— Где вы находились в пятницу, во второй половине дня.
Рано или поздно следствие завершится, и «дело» будет сдано в архив. И, быть может, много лет спустя кто-то возьмет эту папку с архивной полки, сдует с нее пыль и перелистает.
Кто это будет? Убеленный сединами историк или юный юрист-практикант? А может, писатель, сочинитель детективных романов, жадно хватающийся за любой острый сюжет?
Кем бы ни был этот будущий исследователь, он обязательно наткнется на пожелтевший бланк со свидетельскими показаниями Ю. А. Варламова, записанными им собственноручно.
Почерк — ясный, твердый, почти каллиграфический. Поэтому текст читается легко.
Вот что запечатлено в этом документе:
«В пятницу, в 15.00, я вызвал к своему дому такси. На нем и отправился за город, в Болшево, где у меня собственная дача. (Примечание: далее в тексте буду называть это строение виллой, так как для меня это привычнее.)
Номер такси указать, к сожалению, не могу, но таксиста (свидетеля моей поездки), наверное, нетрудно будет отыскать, так как я оплатил дорогу в двойном размере, до Болшева и обратно, и шофер, скорее всего, меня запомнил.
Прибыв на виллу, я обратился к местной жительнице Марье Устиновне Кондрашовой с просьбой истопить баню, что она и сделала. М. У. Кондрашова помогала мне по хозяйству в течение всего вечера пятницы и последующих двух дней. Поэтому она может засвидетельствовать, что я находился на вилле неотлучно.
Исключение составляет мой короткий поход (30 мин.) в Дом творчества кинематографистов. Там я встретил своих знакомых: режиссера «Мосфильма» М. А. Крошкина и заслуженного артиста Российской Федерации Н. Н. Махальского. Я пригласил их на виллу, и все остальное время, вплоть до раннего утра понедельника, мы провели вместе. Больше по этому вопросу мне добавить нечего.
Число, подпись: Ю. Варламов».
Быть может, будущий читатель этого документа обратит внимание на одну маленькую, но любопытную деталь: основной текст написан ровным, четким почерком, без каких бы то ни было излишеств. А вот роспись — совершенно иная. Витиеватая, заковыристая, и от последней буквы тянется причудливая завитушка. Похожая на загадочный дымок.
Дымок, который вьется из горлышка бутылки, когда оттуда собирается вылететь джинн.
Чудовищный джинн из страшной легенды.
Да, будущий исследователь этого уголовного дела окажется, скорее всего, проницательным и, сопоставив факты, догадается: Юрий Андреевич Варламов скрывал под маской невозмутимого, элегантного, утонченного интеллектуала свое истинное лицо.
Ограбление пункта обмена валюты было отнюдь не первой его операцией. А поездка на виллу в Болшево с приглашением на «помывку» известных кинематографистов служила для прикрытия. Таким образом преступник обеспечивал себе алиби.
Итак, организатором налета был Варламов. Он же — Батя. Он же — Наводчик. И он же — бесплотный и всесильный, жестокий и неуловимый джинн из зеленой бутылки.
Чудовищный дух из страшной легенды.
«Я сразу догадался! — воскликнет читатель, довольный собой. — Эх, если бы я тогда расследовал это преступление!»
Но одно дело — ознакомиться с готовой подшивкой документов постфактум, и совсем другое — находиться в гуще событий. Как сказал поэт, «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье».
Вот и следователь Дементьев находился с преступником лицом к лицу в своем рабочем кабинете и — не сумел распознать его.
Потому что алиби Варламова было продумано до мелочей, безукоризненно и неуязвимо. Он действительно находился в момент преступления далеко от Москвы, и несколько серьезных свидетелей могли подтвердить это.
Грачева же взяли с поличным.
— Благодарю вас, Юрий Андреевич, — сказал Дементьев, перечитав письменное показание Варламова. — Больше мы вас, пожалуй, беспокоить не будем.
И он вновь протянул посетителю руку — и опять кисть Варламова выскользнула из его клешни, как гладкая отполированная дощечка.
Поднимаясь с кресла — кряхтя как старик, с видимым усилием, — Варламов как бы мимоходом поинтересовался:
— Да, а почему вы спрашивали о Грачеве? Он что, тоже пострадал в этом происшествии?
— Нет. Он был в валютном пункте в тот момент, когда туда приехал РУОП.
— Кто приехал?
— РУОП. Районный отдел по борьбе с организованной преступностью.
— И что, Сергея схватили? Ему — как это говорится — предъявлено обвинение? Но это же явная нелепость: он дружит с Катей, то есть — дружил…
— Дружил-то дружил, но он скрылся. И все улики против него.
— Странно, — пожал плечами Варламов и, откланявшись, покинул кабинет.
А у следователя на душе остался какой-то странный осадок. Такое неясное, смутное ощущение.
Но он не обращал внимание на свои ощущения. Он доверял фактам. А все факты были в пользу Варламова.