– Молитесь за них, – сказал молодой ирландец, помогавший спускать в шлюпку людей, – они нуждаются в этом.
Рядом с ним была его жена, а за ее юбку с плачем цеплялись испуганные дети.
Неожиданно судно резко накренилось. Лилли в ужасе вцепилась в перила, не отрывая глаз от последней шлюпки. Она была уже почти полна. Лилли взглянула на молодого человека, помогавшего людям спускаться в шлюпки. Он стоял рядом с нею, с отчаянием глядя на жену и детей, уже сидевших в утлом суденышке, а они в паническом ужасе не отрывали глаз от него. Оставалось всего одно место, для Лилли. Она посмотрела на жену молодого человека и представила себе ее вдовой, с шестью детьми, которых нужно было кормить.
– Ваше место в лодке, вместе с семьей! – крикнула ему Лилли.
Молодой человек с тоской посмотрел на жену, а потом на Лилли.
– Клянусь честью, я не могу оставить вас здесь, мисс, – тихо проговорил он.
– У вас нет выбора, – ответила Лилли. – Я остаюсь.
Капитан понял, что она приняла твердое решение. Он устало вперил глаза в туман. И в этот момент, как звезда, вспыхнула зеленая ракета. Наконец-то пришла помощь. Он приказал мужчине прыгнуть в шлюпку.
– Благослови вас Бог, мисс! Мы вас никогда не забудем! – крикнул Лилли молодой человек. Его полные отчаяния глаза на мгновение встретились с ее глазами.
Внезапно «Хайберния» сильно завибрировала, содрогаясь всем корпусом, балки перекрытий стали с треском расщепляться, и судно медленно пошло ко дну. Лилли услышала предупреждающий крик капитана, но потом ее сбило с ног волной, и она оказалась за бортом. Над головой Лилли сомкнулась ледяная вода.
Нэд Шеридан был в первой лодке, посланной для спасения людей с тонущего судна «Хайберния». В неверном свете китобойных фонарей, укрепленных высоко над носом, им было видно, как «Хайберния» вдруг сильно накренилась и остававшиеся на палубе люди попадали в воду. Нэд обмотал себя канатом и прыгнул в ледяную воду. Лилли всплыла к поверхности недалеко от Нэда, но тут же опять погрузилась, накрытая очередной волной. Он схватил ее, когда она вынырнула снова, и другой спасатель помог ему положить ее бездыханное тело в лодку. В тревоге посматривая на Лилли, они уложили ее на планшир.
– Совсем молодая девушка, – качая головой, говорили они, думая, что она уже мертва. Но когда Нэд повернул ее лицом вниз, чтобы освободить ее легкие от воды, она стала кашлять.
Женщин и детей, а также больных и стариков разместили в домах горожан, мужчин же в Пантеон-Холле или в гостинице общества трезвости, выдали всем сухую одежду, одеяла и обеспечили горячей пищей.
Нэд нес завернутую в одеяло Лилли в свой дом на Мейн-стрит. За ним следовала молодая женщина-ирландка с ребенком на руках, а шестеро других детей ехали в тележке, которую толкал перед собой какой-то крепкий парень. Женщина громко причитала, переживая разлуку с мужем, а дети дружно ей подвывали.
У дверей дома их поджидала Элис Шеридан. Это была невысокая, стройная, бледнолицая женщина, скромно одетая в квакерском стиле. Увидев приближавшихся, она кликнула своих дочерей, семнадцатилетнюю Абигейл и десятилетнюю Бетси, и велела им достать из сундуков побольше одеял. На Лилли она обратила внимание лишь после того, как Нэд положил свою завернутую в одеяло ношу на обшитый тесьмой ковер.
Мокрые длинные волосы Лилли прилипли к спине. Лицо и руки ее были синими от холода, а на белом горле виднелись странные синяки. Нэд посмотрел на ее тонкую, костлявую фигуру, на темные прямые брови и длинные загнутые кверху ресницы, темными полумесяцами касавшиеся щек. Он отметил ее красоту, смертельную бледность и полную неподвижность, убедившую его в том, что все усилия были напрасны.
– Да она еще совсем девочка! – воскликнула его мать, и из глаз ее хлынули слезы.
– Эта леди уступила место в лодке моему мужу. Она спасла ему жизнь! – вскричала молодая мать, узнав Лилли. – И пожертвовала своей собственной…
Она снова принялась плакать, ей вторил громкий плач ее малышей.
– Хватит плакать, – твердо сказала Элис Шеридан. – Девочка вовсе не умерла, но если бы это и случилось, никто в этом не был бы виноват. Кораблекрушение есть кораблекрушение.
Пока ее старшая дочь Абигейл купала пронзительно кричавших детей в ванне с горячей водой, Нэд побежал за доктором. Врач пришел быстро. Он пощупал пульс Лилли, послушал сердце, покачал головой, взглянув на синяки на шее, и сказал, что у нее шок и переохлаждение и что к вечеру можно ожидать сильной лихорадки. Нэда отправили спать в мансарду, а Лилли уложили в его постель, обложив грелками, и разожгли сильный огонь в камине. Элис осталась дежурить около Лилли.
Рано утром Нэд заглянул в комнату Лилли. Его мать дремала на стуле у камина. Он тихо подошел к кровати и посмотрел на спавшую красавицу. Под его взглядом ее отяжелевшие веки дрогнули, глаза открылись, и она спокойно посмотрела на него.
Глаза блестели от жара и казались еще более голубыми. Она была так молода, так очаровательна и так слаба, что сердце Нэда сжалось от сострадания и любви. Он хотел обнять ее и сказать, что ничего плохого с ней больше не случится, что он всегда будет заботиться о ней и нежно любить. Но ее глаза опять закрылись, и она снова погрузилась в забытье.
Нэд вернулся в тот вечер домой с двумя чемоданами Лилли и интригующей информацией, что она была мисс Лилли Молино, семнадцатилетней дочерью лорда Молино, отправлявшейся навестить свою родственницу в Новой Англии.
Обе сестры Нэда переглянулись, не сдержав удивления.
– Благородная леди! – воскликнули они, потрясенные этим известием. До этого в Нантакете не бывало знатных и богатых персон.
Как и их брат, обе сестры были голубоглазыми блондинками. Милые и скромные, погруженные в домашнее хозяйство, они были привержены простым жизненным ценностям: любви к Богу и любви к ближнему. Сочувствие, любовь и готовность отдать себя людям – это были принципы, исповедовавшиеся их родителями, естественно, ставшие их собственными. Правда, это не помешало им с благоговейным любопытством посмотреть на чемоданы Лилли.
Лихорадка у Лилли все усиливалась, температура то падала, то подскакивала вверх, ее то и дело охватывала дрожь. Бетси и Абигейл по очереди сидели у ее постели с матерью. Нэд был вынужден вернуться в Бостон, хотя ему очень этого не хотелось.
Нэду было двадцать три года, он был худощав, молод и очень хорош собой. Его густые, соломенного цвета волосы падали на светло-голубые глаза. Сильные скулы были чисто выбриты, и под одеждой играли мускулы.
Окончив школу, он работал барменом в одном из бостонских баров. Он мечтал о театре и хотел заработать деньги, чтобы поехать в Нью-Йорк. У Нэда была заветная цель – Бродвей.
