— Тебе кто-то напел про меня? Кто? Твой Смирнов?
— Никто мне ничего не пел. Ты обычный преуспевающий бизнесмен, приехавший в маленький город в командировку.
— А ты шлюха из местного кабака.
— Так и есть.
— Ага. Только потом оказывается, что ты сестрица почившего местного авторитета, которую подозревают в том, что она со своим любовником, он же лучший друг брата, сжила последнего со свету ради денег.
Очень хотелось высказать то, что я думаю, но я знала, на это Кирилл и провоцирует. Как бы он ни помогал мне, как бы ни заводил речей о высоком, он все равно оставался тем, кем был — наемным убийцей, выполняющим поручения за большие деньги. Поэтому он сколько угодно мог скалить зубы. В отличие от меня. Стоит только заикнуться, что я знаю, кто он, можно смело заказывать гроб.
— Ладно, — лениво сказал он, — давай посмотрим, что за документы нам дали в клинике.
Торопливо вытащив из рюкзака папку, я положила её на стол. Кирилл пересел ко мне на диван, но прежде чем достать документы, позвал официанта и заказал кофе.
— Посмотрим, что тут у нас, — задумчиво пробормотал он, вытаскивая бумаги и углубляясь в них. Он касался меня плечом, я чувствовала его запах, испытывая странные ощущения. Его близость волновала. Я поглядывала на него, пока, наконец, мы не встретились взглядами. Некоторое время Кирилл рассматривал меня, я ожидала услышать очередную колкую фразу, но вместо этого он, быстро наклонившись, поцеловал меня. Поцелуй вышел коротким, через мгновенье он уже снова перебирал бумаги, а я сидела, хлопая глазами. Нам принесли кофе, я продолжала сидеть молча. В конце концов, разозлившись то ли на себя, то ли на него, спросила:
— Что там?
— Если идти от начала, то мы видим, что Степана привез в клинику отец, есть свидетельство, подтверждающее их родство. Также есть свидетельство о рождении Степана, выдано спустя три года после самого рождения.
— Видимо, отец оформил все документы позже.
— Свидетельство выдано не в вашем городе. Если я не ошибаюсь, километров за сто?
— Примерно, — кивнула я, посмотрев копию документа, — наверное, он оформлял все недалеко от той деревни, куда уехала мать Степана.
— Предполагаешь, это та самая девушка, в которую твой отец был влюблен до встречи с твоей матерью?
— По истории сходится. Девушка уехала в деревню, чтобы скрыть свое положение хотя бы на время. Потом умерла, а мальчик остался там.
— Надо бы поинтересоваться фамилией, возможно, это фамилия матери.
— Так позвони своему всезнайке.
Кирилл усмехнулся, но за телефоном потянулся. Пока неизвестный выискивал информацию, мы продолжили смотреть документы.
— Тут все ясно, — сказал Кирилл по окончании, — после смерти отца опекунство взяла бабка, потом твой брат. Ничего интересного.
— Тебе мало информации?
— За глаза. Но все это не имеет никакой ценности.
— А что имеет?
— Например, то, что ты вспомнила, когда разглядывала рисунок в больничной палате.
Я усмехнулась, качая головой.
— Не буду терзать тебя долгими историями, — заявила ему, — есть вероятность, что в Греции, если отец, действительно, жил там, он жил под фамилией Хадзис.
Кирилл вздернул бровь.
— Ну и семейка у вас, — хмыкнул после и снова потянулся за телефоном. Дав очередное поручение, получил ответ по предыдущему.
— Смотри, — стал рассказывать мне, положив трубку, — Миланский в вашем городе был известной личностью, я имею в виду, городок, где ты жила с бабкой. При советской власти был партийной шишкой. Овдовел рано, дочь, Анастасию Миланскую, воспитывал один. В порочащих связях, хотя какие они порочащие, если он вдовец, замечен не был. В общем, чистой души и помыслов человек. Твой отец на него работал, закрутил роман с дочкой и пошел вверх по карьерной лестнице, это все нам рассказал Пискарев. Дочь примерно через год после этого умерла, мужик остался один, жену не завел.
— Что он делал в девяностые?
— На рожон не лез. Власть его не интересовала. Купил под шумок пару заводов на честно припрятанные бабки и в ус не дул.
— А сейчас он?..
— Радуется жизни во все той же деревне, где предположительно родился его внук.
— И ни разу не захотел увидеть его?
— Давай прокатимся туда, и ты сможешь задать ему эти вопросы в лицо.
— Ты серьезно?
— А что? Идти, так до конца. Узнаем, что к чему, и тогда можно смело отправляться в Питер.
— Мне или тебе?
Он рассмеялся.
— Нам обоим. Найдем твоих родителей, я сдам тебя с рук на руки и смогу вернуться к своей работе. Хорошо хоть успел сделать дела фирмы у тебя в городе. Возвращаться туда я не вижу смысла. Нас обоих встретят с распростертыми объятьями, но что-то мне подсказывает, продлятся они недолго.
— А если родители не будут рады мне? — негромко спросила я, отводя взгляд. — Ведь все эти годы…
— Не глупи. Твой брат знал, что они живы, и, возможно, поддерживал с ними отношения. Уверен, они держали вас обоих в поле зрения. Даже если у вас там что-то не срастется, они тебя не бросят.
— Ага, — кивнула я, надеясь, что он не заметил моих эмоций. Мне было страшно. Страшно и мучительно больно. Я не знала, смогу ли я сама принять их, принять их поступок. Ведь прошло двадцать лет, я уже не ребенок, все эти годы, когда я росла, становилась тем, кто я есть, их не было рядом. Рядом был Игорь. Мне было стыдно признаться, но факт оставался фактом: если бы пришлось выбирать между родителями и братом, я бы выбрала Игоря. Только никто мне такого выбора не предоставляет. Тут я устыдилась своих мыслей, потому что поняла, насколько не ценю то, что дал мне Господь. А он дал семью, спустя семь лет полного одиночества и двадцать лет жизни без родителей, он все-таки вернул их мне. Сердце сжалось в предчувствии возможной встречи, я глубоко вздохнула.
— Что, страдалица, поедем? — как всегда насмешливо спросил Кирилл, расплачиваясь. Я только сгребла документы обратно в папку. — Чего лицо воротишь? — поинтересовался он, приглядываясь ко мне.
— Твои шуточки мне надоели.
— Потерпи, недолго осталось. Кто виноват в том, что ты не можешь быть счастливой?
— О чем ты? — кинула я на него взгляд, выходя из кафе.
— Тебе постоянно надо страдать. Жить счастливо и радоваться тому, что есть, ты не умеешь. Тебе нужна трагедия, хотя комедию поломать тоже неплохо. Главное, ни в коем случае не дать себе быть счастливой
— Когда это ты успел сделать подобные выводы?
— Много ума не требуется, — продолжил он, усаживаясь в машину, — у тебя все на лбу написано. Вот скажи, когда ты была счастлива?
— До аварии, в которой погибли родители, — сказав это, я усмехнулась.
— А потом?
— Когда мы жили втроем: я, Игорь и бабушка.
— Уверен, это все.
— И вовсе нет… — начала я, но замолкла.
— Продолжай, я слушаю.
— Иди ты, психолог хренов.
— Вот видишь, ты даже сама не отрицаешь. Значит, жили вы втроем, потом что? Он ушел в армию. Ты страдаешь от расставания. Он вернулся, и все стало по-другому. Потом он и вовсе уехал, и ты все годы опять страдаешь. Он забрал тебя к себе, ты опять страдаешь. Завела любовника, лучшего друга братца, который, узнай об этом, был бы не в восторге. И что? Опять страдаешь, как же так, он узнает, и все сломается. Потом брата убили, и ты снова страдаешь, теперь уже виня себя в его смерти. Сейчас то же. Ты узнаешь, что твои родители живы, но вместо того, чтобы радоваться, начинаешь страдать.
— Ты все сказал?
— Почти. К чему я веду: если ты, наконец, отвлечешься от того, что у тебя все плохо или все не так, как мечталось, и посмотришь по сторонам, то сможешь заметить, что люди вокруг тебя тоже живут, и у них тоже есть дела, радости и печали. Замыкаться в своем страдании — чистый воды эгоизм. Если бы вместо этого ты просто поговорила с братом…
— Хватит! — не выдержала я. — Думаешь, я этого не понимаю? Понимаю. Прекрасно понимаю. Извини, что я не оправдываю твоих идеалов, но ты сам сказал: терпеть осталось немного. Если совсем в тягость, можешь хоть сейчас свалить в свой Питер.
