него, а он… Пусть отвечает за свои поступки. Не ему судить тебя, но и ты его не осуждай. Представь себя на его месте – какой-то мужик твердит, что он твой муж и ты должна его любить. Вот так, по щелчку пальцев! Что бы ты сказала?
– Ох, Вадим Михайлович, я бы его прогнала, – улыбаюсь я, разрезая пирог на кусочки. – Или предложила развод.
– Он поди предлагал? – острожно спрашивает мужчина.
Замираю от его слов и словно врастаю в пол… Я в каждом своем поступке не уверена… Долг, мои чувства, желания – почему я должна следовать им? А как же Родион? Я не хочу задушить в нем остатки уважения, если таковое имеется…
– Предлагал. Я отказалась. Он его каждый день предлагает.
– А ты каждый день отказываешься, – вздыхает Вадим Михайлович, запуская пятерню в густую темную челку с проседью. – И правильно делаешь. Он же пожалеет потом, но будет поздно… Прости его, Поль…
– Я понимаю его. И не обижаюсь.
Слова мужчины меня успокаивают. Иногда мне кажется, что бог говорит с человеком именно так – словами других людей, прикосновением ветра, солнечного лучика, теплом взгляда или ладони. Мне становится легче… Кажется, я справлюсь и совсем скоро буду вспоминать наши трудности с улыбкой на лице.
– Спасибо, Поленька. Накормила старика. Пойду к Родиону Максимовичу. Он мне сообщение прислал – хочет помыться. Надо же… Мы же вроде утром это делали. Ох, я дурень! Извини, не догадался. Вы же теперь в полном составе дома. Все правильно, дочка… Все так и должно быть. «Почапал» я, – Вадим Михайлович бойко поднимается и следует в спальню мужа. В нашу спальню…
Слышу, как колеса инвалидной коляски скрипят по деревянному полу коридора. Пока Родион моется, иду в спальню и читаю Анфисе сказку. Она быстро засыпает. Галина Серафимовна по моей просьбе остается ночевать у нас. Стелет себе на раскладном диване и, развалившись на большой квадратной подушке, вынимает из сумки книгу. Тишину детской комнаты нарушает тихое дыхание доченьки и шелест страничек. Юркаю в гостевой душ и быстро моюсь. Сердце стучит, как барабан, когда я на цыпочках пробираюсь по темному коридору в спальню. Из гостевой комнаты раздается храп Вадима Михайловича. Дом спит… Все спят, только не мы…
Кровь кипит в венах, когда я подхожу к кровати мужа. Встречаюсь с ним взглядом и глубоко дышу, боясь задохнуться словами… Сильный, красивый, притягательный, даже сейчас он заставляет меня таять…
– Пришла? – хрипловато произносит он. – Не передумала? – в свете настенного светильника его глаза сияют как драгоценные камни.
– Нет. И не передумаю, не надейся.
Я осторожно присаживаюсь на край кровати и спускаю лямочки ночной сорочки с плеч.
– Погоди, я сам, – останавливает меня Родион. – Пожалуй, раздеть женщину я способен. А остальное… Я не уверен, Поль.
Молчу, чувствуя, как душу заполняет горечь. Если у нас ничего не выйдет, Родион замкнется еще больше… Отстранится от меня, возненавидит за нанесенное унижение… Прогонит прочь…
Родион перебирает пальцами мои волосы. Смотрит так пристально, что хочется поежиться. Гладит плечи, касается подушечками пальцев моих пылающих щек. Господи… Я даже дышать не могу, пока он словно привыкает ко мне. Переживает чувство новизны, разглядывая мое тело. Незнакомка, чужая женщина, дивная фея, свалившаяся на него.
– Ты красивая женщина, – протягивает он дрожащим шепотом. – Порой мне кажется, что мое сердце помнит тебя.
– Я…
– Потрясающе красивая, – добавляет он, освобождая меня от одежды.
В его взгляде смешивается что угодно, но не бессилие. Пожалуй, желания в нем больше всего.
– Иди ко мне, Поля.
Покорно склоняюсь к мужу и раскрываю губы для поцелуя. Он гладит меня по спине, ласкает шелк волос и целует. Сам… Пьет мое дыхание и наслаждается вкусом губ – я точно это знаю, чувствую… Все ощущаю, как наяву – его нетерпение, бегущую по венам кровь, дрожь в мышцах.
– Господи, Поль… Ты прелесть… – задыхаясь, произносит он. – Только тебе придется сделать все самой, детка. Я не могу повернуться. Но я…
– Знаю, – целую мужа, забираясь на его бедра. – И все вижу.
Он в моей власти… Сильный мужчина, распростертый подо мной. Целую мужа в губы, глажу крепкую грудь, покрытую легкой порослью волос и… медлю. Играю с его желанием, кокетничаю, распаляя его все больше. Не можешь повернуться? Значит, терпи. Или… делай что-нибудь. Пытайся.
– Поль, пожалуйста… – шепчет Родион. – Я не могу больше. Беру свои слова обратно, я не овощ, я… Хочу тебя. Пожалуйста…
Родион.
Я не помню ее… Но мое сердце будто узнает милый голос, улыбку, прикосновение пальцев и губ… Кажется, даже тело помнит, потому что отзывается… Так отзывается, что я боюсь не сдержаться… Прижимаю жену к груди и целую нежные губы. Молчу, потому как забыл нежные слова, что когда-то ей говорил… У меня в мыслях сейчас другое лицо – обманщицы Альбины. Ее я помню отчетливо, и свои чувства к ней, живые и неостывшие, болезненно-острые и ненужные в данной ситуации…
– Я люблю тебя, – шепчет Полина задыхаясь. Обрушивается на мою грудь и часто дышит. Гладит меня по груди, желая продлить разделенное удовольствие. – Можешь ничего не говорить в ответ, я все понимаю… Я… Ничего страшного. Только не гони.
Она приподнимается на локтях, являя взору аппетитные формы, и смотрит на меня во все глаза… Милая, прекрасная, но… По прежнему чужая. Я глазею на ее тело, как в первый раз, поймав себя на неожиданной мысли: мне нравится то, что я вижу… Мне – сегодняшнему, беспамятному Родиону нравится собственная жена.
– Ты… Ты прелесть, Поль. Прости за мое косноязычие, боюсь, я позабыл красивые слова. Подозреваю, что не говорил тебе их часто.
– Мне нечего сказать, – тихо шепчет она, продолжая сидеть на моих бедрах. – Мы были недолго знакомы, а женаты еще меньше.
– Поль, я хотел бы привести себя в порядок. Сам. Позволишь? – хрипло произношу, изо всех сил напрягая неподвижные ноги. Ощущаю лишь легкое покалывание, отдалённо напоминающее чувствительность.
– Я могла бы тебе помочь. Не хочу тревожить Вадима Михайловича, – отвечает она, поерзав на мне.
Поля откидывает блестящую как шелк темную прядь за спину и поворачивается, норовя слезть с меня. Свет тусклого светильника мягко обливает ее алебастровую кожу, путается в волосах, а потом растворяется в интимном полумраке спальни. Потрясающая женщина… Обнаженная, страстная, моя… Не знаю, что срабатывает триггером – пьянящее ощущение собственной мужской состоятельности или ее кокетливый жест, но я вспыхиваю подобно факелу и судорожно тянусь к ее плечам в попытке остановить.
– Нет, Поль… Постой, я хочу… Останься, пожалуйста. Я…
