понимаю, что происходит и где я нахожусь. Могу шевелить руками. Несколько испуганных движений и меня парализует жуткое осознание: я сижу в ванной, полной льда. В комнате нет ни малейшего просвета: ничего не вижу, вокруг кромешная темнота.
Пытаюсь вскочить, но поскальзываюсь на месте. Что-то мешает, ноги связаны. Адский холод оставляет ожоги на теле. Нестерпимо больно. Пытаюсь позвать на помощь, но рот закрыт — через него не проходит даже вдох. Хочу понять, что с ним.
Органы чувств сбиты: ледяная вода всё перекрывает. Ничего непонятно, трудно что-то трезво воспринимать. Тянусь пальцами ко рту и получаю жгучий удар по руке: он рассекает водную гладь и касается груди. Всхлипываю, визжу, но этого никто не слышит — даже я. Успеваю коснуться губ. Понимаю, что ко рту в несколько слоев плотно примотан пластиковый скотч.
Осознаю, что Брайан стоит рядом. Контролирует движения. Страх и холод сковывают, удушают. Я беспомощна. Не знаю, что делать. Внизу живота невыносимый узел, сформированный из боли. К горлу подступает тошнота испуга, и я не могу её сдержать.
Желудочный сок обжигает слизистую носа — единственное место, через которое могла пробраться едкая рвотная масса. Снова поднимаю руки к лицу: в этот раз неосознанно. Хочется согреться любым путем, даже через остаточное содержимое желудка. Устрашающий звук рассеченного воздуха. Хлыст. Получаю новый удар. В этот раз ещё больнее. Роняю ладони в воду и, точно беззащитный ребёнок, плачу. Не могу собраться с мыслями, что-то придумать или спланировать. Я сломана.
«Больше ничего не будет. Ни взросления Эммы, ни дальнейшей жизни, ни счастья. Не будет моей мамы, нового дня, Микеланджело и его родителей. Заботливого, но холодного Солсбери. Я никогда не увижу, кем станет Эмма. Она не узнает, как сильно её мама умеет любить. Меня больше не будет, и я никогда не буду фигурировать в её воспоминаниях».
— Всё могло быть иначе, — слышу его издевательский тон и чувствую, как к горлу подступает новая порция рвоты, — ты бы спокойно села в машину без глупостей, посмотрела снятую для тебя квартирку вблизи моего дома и любезно переселилась туда. И всё, мы оба довольны: никаких ненужных врачей, всегда удобное время для встреч, любовь и полное отсутствие пропущенных звонков.
Он касается моего загривка и мягко поглаживает волосы, но я чувствую исходящую угрозу. От холода немеют конечности. Руки больше не отвечают на сигналы мозга, левая нога бьется в непроизвольной конвульсии. Мышцы переохлаждены.
— Я ведь предупреждал тебя, что наши секреты должны оставаться между нами?
Нервно сглатываю, услышав его улыбку на последнем слове. Чувствую резкую тянущую боль в затылке: поздно понимаю, что он схватил меня за волосы. Один толчок, и я с головой под водой.
Он топит меня. Барахтаюсь, но крепкая рука давит глубже, ещё сильнее. В панике делаю вдохи, отчего быстрее захлебываюсь и задыхаюсь. Пытаюсь спасти себя усиленнее, но он чувствует это и подключает вторую ладонь к процессу. Он в разы крупнее, у меня нет шансов. Ничего не выходит. Брайан спокойно удерживает меня под водой. И когда мне кажется, что через мгновение все закончится навсегда, он возвращает меня на поверхность.
— Не нужно выносить сор из избы. Кому ты сделала хуже? — психопат нежно целует меня в лоб, опускает руки в ледяную воду и мягко обнимает за талию, выхватывая из ванной.
По всему дому открыты окна. Голое мокрое тело обдувает колкий уличный ветер. По комнатам гуляет сквозняк. Он сделал это специально. Мне не становится теплее от его тела и рук, этих притворных нормальных объятий. Ничего, кроме страха и внутренней жути. Не знаю, что будет дальше. Испуганно пытаюсь пошевелить рукой, но тело не слышит сигналов из головы: я слишком долго находилась в ледяной воде. Не могу себя контролировать. Конечности живут своей жизнью: только дрожат от спазма мышц.
Хочется плакать, но нет сил на слёзы и проявление каких-либо эмоций. Все чувства сведены к ужасу. Перед глазами мутно проявляются разные образы, в ушах гудит, а в зале призраками улыбаются близкие. Радостная Эмма, теплый Микеланджело, обходительный доктор. В голове повторами всплывают старые разговоры на терапевтических сессиях. Мне становится больно от их несоответствия с реальностью.
«…я не жертва, доктор Солсбери».
Кажется, что слышу стук своего сердца в висках. В теле пусто, на сердце разрастается бездонная дыра. Своеобразный эскапизм прерывает боль в позвоночнике: теперь я валяюсь на полу. Брайан бросил меня на ковер в гостиной, словно неживую игрушку, простой предмет. Дрожу, тянусь пальцами ко рту и вижу, что на них рассечена кожа. Он видит мой испуганный взгляд и улыбается. Подмигивает так же, как в нашу первую совместную экспедицию: в тот день, когда я считала его нормальным.
— Кожа буйвола творит чудеса, — он приподнимает ремень в свете луны и издевательски покачивает его надо мной. Липкий страх растекается по телу с новой силой. Ощущаю жгучую боль в кровящих пальцах.
Брайан снова играется, делая резкий шаг вперед. Я испуганно съеживаюсь и, как речной малёк, подскакиваю на полу. Он тихо смеется. Урод доволен собой: слегка взъерошивает волосы и занимает удобное место на моих коленях. Мне неприятно, тяжело и больно, но это хотя бы греет часть ног.
— Не знаю, что с тобой делать, — грубо проводит большим пальцем по губам под скотчем, — доверять нельзя, раз осмелилась развязать язык. Я-то думал, что научил тебя молчать.
В глазах Брайана сверкает что-то злое. Он тянется к карману джинс и неторопливо вытягивает какой-то прямоугольный предмет. Мне страшно. О'Нил растягивает свое удовольствие, молча наблюдая за моей реакцией. Осторожно, едва заметно, шевелю пальцами. Пока он неотрывно смотрит за испугом моих глаз, я могу вернуть себе контроль. Концентрируюсь на теле, снова проверяю их состояние.
«Могу согнуть безымянный палец и мизинец. Значит, ещё не всё потеряно».
Тихий стук по картонной коробке. Брайан закусывает нижнюю губу, стараясь скрыть предвкушающую ухмылку. Живот крутит от боли воспоминаний. Я знаю, что он сейчас сделает. О'Нил поджигает вишневую сигарету, медленно вдыхает никотин. Приближается ближе и выдыхает всё в лицо. Глаза горят, непроизвольно наполняются слезами.
— Ведь ты просто могла любить меня и не строить обиженную из-за танцев с Клэр, — новая затяжка, тихий вдох и небольшая пауза, — трезво оценивать себя и свой внешний вид, не пытаться претендовать на большее и не делать мозг. Мы бы хорошо проводили время вместе. Неужели даже эта ничтожная малость стала для тебя неподъемной? Всего-то молчать и не показывать свой противный характер. Радоваться, что на тебя, подобную мальчишке, серую мышь, обратили внимание. Помнишь, как мы веселились раньше?
