стоит характерный глухой грохот, отдаленно напоминающий свалившийся на пол мешок.
Открываю глаза и вижу, как всё вокруг покрыто темными пятнами. Мои колени и бедра в его крови. Через силу смотрю на Брайана и вижу, что его нос превращен в одно большое месиво. Я боюсь только одного: что он ещё жив и способен причинить вред. Вокруг всё как в тумане. Чувствую, что плохо соображаю, но спасение важнее всего.
Одним движением отрываю скотч со рта. Пододвигаю к себе ноги, из-за чего пачкаю тело кровью. Быстро разгрызаю часть пластика на щиколотках, помогая разорвать его руками. Встаю, пошатываясь на месте, и несусь прочь. На лету поднимаю брошенное на пол худи у двери, хватаю оставленный на тумбе ключ и, через ужасную, непослушную дрожь в порезанных пальцах, открываю замок.
Пулей вылетаю прочь и закрываю его внутри, чтобы не выбрался. Страх душит. Оставляю ключ в замке, и только теперь чувствую облегчение. Из горла вырываются самые тяжелые и громкие рыдания в моей жизни.
Я скатываюсь вниз по двери, закутывая обнаженное тело в толстовку.
Четверг. Утро.
Соседи быстро отреагировали на крики сверху, рыдающие вопли в подъезде и окровавленную нагую женщину с ремнем на шее. Полиция никогда не была такой быстрой: пятнадцать минут, и я в участке.
Сумбурные показания, снятие побоев, медицинское освидетельствование. Несколько осмотров, фиксация всех нанесенных мне увечий, экстренная помощь. Перебинтованные пальцы, обработанные раны, много стаканов воды, паршивый чай с мятой. Приезд криминального психолога, тяжелый разговор, прокатка каждого пальца. Всё развивается так быстро, что я не замечаю, как проходит ночь.
Помню, как не хотела идти в полицию несколькими днями ранее: боялась сказать об исходящей от него угрозе во всеуслышание. Хотела сберечь работу команды, не привлекать к себе лишнего внимания. Надеялась, что всё закончится как-то само. Теперь мне не страшно: самое ужасное позади, меня больше ничего не трогает. Журналисты и роспуск экспедиционной команды это меньшее из того, что могло случиться. Я написала заявление.
Один из дежурных любезно одолжил мне спортивные штаны и теплую, очень мягкую кофту, хотя в теле всё ещё стоял озноб. Полицейские не отпускали меня, ждали утра и указаний сверху. Но все присутствующие, как один, много раз предлагали мне вздремнуть в комнате отдыха. Расслабление после такого — непозволительная роскошь. Умываю лицо теплой водой и возвращаюсь в коридор. Сажусь на уже почти родной жесткий стул и молча жду.
Из двери напротив выходит тот, кого я меньше всего ожидала встретить — он тепло улыбается и медленно подходит ближе. В руках два картонных стакана. Темные, немного помятые брюки с едва заметными серыми линиями. Не успел погладить. Торопился? Джемпер чёрного цвета с рукавами три четверти. Солсбери садится на корточки передо мной, мягко утыкается лбом в коленку.
— Мисс Магуайр, — он тяжело вздыхает и какое-то время не поднимает голову. Находится рядом, дает прочувствовать своё присутствие и время привыкнуть. Больше ничего не говорит, но за него уже всё сказали действия.
Проходит несколько минут, прежде чем врач неторопливо встает и протягивает мне согревающий стаканчик. Солсбери быстро соображает, увидев полностью перебинтованные пальцы рук. Я молчу, но не сдерживаю слабой улыбки.
— Хотите чая с молоком? — указывает глазами на белый картон в ладонях: как он себе это представляет? Я даже книгу в руки взять не могу.
Однако, невольно киваю. Мне изрядно надоела вода и мятные напитки за всю ночь. Хочется хотя бы убрать травяной привкус во рту.
— Могу попробовать напоить Вас, — игриво прикрывает левый глаз, — либо отправиться на поиски трубочки. Это будет задачей из разряда со звёздочкой, но я все равно готов. Как Вам будет комфортнее?
Указываю макушкой на стул рядом: мне больше не стыдно принять помощь. Это не делает меня хуже или слабее. Я всё могу сама, но это вовсе не значит, что мне нужно отказываться от людей и их заботы.
Солсбери устраивается рядом. Молча убирает пластиковую крышку сверху, медленно протягивает стакан к моим губам. Приоткрываю рот, касаюсь им плотного картона. Ричард осторожно наклоняет ладонь. Я делаю маленький, неторопливый глоток. Не знаю, сколько прошло времени, но док помогает мне до самой последней капли чая. Вокруг только приятная тишина.
— Хотите покурить? — украдкой заглядывает мне в глаза: без слов видит ответ и улыбается, достаёт пачку. Поднимается со стула и протягивает мне локоть, как на вчерашнем вечере.
Перед самым выходом на улицу доктор снимает своё пальто с гвоздя на стене, вызывая у меня добрую усмешку. Участок не подразумевал раздевалок для граждан, но Солсбери создал её самостоятельно.
— Не будете против? — он расправляет плечи верхней одежды, указывая на мою спину. Качаю головой: играть в ненужную гордость и мерзнуть не хочется.
Ричард осторожно накидывает теплый кашемир, задерживая прикосновение на секунду: словно возвращает мне то, что я оставила на танцах. В части «характерный щелчок» Пирс задержала прикосновение на плече доктора дольше, чем нужно. Открывает дверь и, по всем правилам этикета, снова пропускает меня вперед.
Улица встречает холодным ветром, болезненно напоминающим о тяжелой части ночи. Низ живота ноет в ужасе воспоминаний, я отшатываюсь назад, но Солсбери вовремя обнимает меня и прячет от колкой волны воздуха. Объятия крепкие, но осторожные: он в любой момент готов меня отпустить, но я не хочу.
Беру его торс в неуверенное кольцо рук, утыкаясь лбом в грудную клетку. Буря проносится по его спине. Натыкается на тонкий джемпер, голые руки и шею. Минуя, укутанную в пальто и запретную нежность, меня.
Я слышу его учащенное сердцебиение, чувствую тепло тела и безопасность, которую он излучает. Ветер медленно стихает, и у нас есть шанс покурить, но мы обоюдно не прерываем объятия ради дозы никотина.
Так проходит несколько минут, пока на территорию участка не приезжает еще несколько работников полиции. Ричард неторопливо выпускает меня из рук и протягивает сигарету. Закрывает огонь зажигалки от неприятных дуновений ладонью и, не дожидаясь моей просьбы, подкуривает табак. Глубокие затяжки, пауза и небольшое расслабление.
— Он жив, — через какое-то время говорит Солсбери, — меня вызвали рассказать о Вашем ментальном состоянии и дать дополнительные показания. Вы не убили его, не беспокойтесь о своей свободе.
— Она меня не волнует, — я улыбаюсь и поднимаю на него глаза, — но спасибо за информацию. Мне толком ничего не сообщили, хотя предложили написать заявление. Стоило догадаться.
— Вы находитесь в острой фазе, — он встречается со мной теплым взглядом, и мне это нравится, — есть определенный свод правил поведения с людьми в таком
