– Во всяком случае, спасибо за этот визит.
– Теперь вы прояснили для себя ситуацию?
– Они не выглядят несчастными. Но я не уверена, что однажды снова смогу сказать, что жизнь прекрасна.
– Не жизнь прекрасна, а мы видим ее более или менее прекрасной. Не пытайтесь достичь полного счастья, довольствуйтесь маленькими радостями жизни, – сложенные вместе, одна к другой, они позволяют держаться.
– Что вы называете маленькими радостями жизни?
– Маленькие каждодневные пустяки, мы даже не отдаем себе в них отчета, но, в зависимости от того, под каким углом мы их видим, они могут сделать момент приятным и вызвать желание улыбнуться. У каждого из нас есть такие маленькие пустяки. Надо только осознать это. Подумайте, я уверен, что у вас их навалом.
– Я подумаю.
Примерно час спустя Жюли сидела в кресле возле постели Людовика, когда у нее в сумке начал вибрировать телефон.
«Сидеть и наблюдать, как паук плетет свою паутину между капельками росы».
Жюли улыбнулась. Глядя в пустоту, она представила себя сидящей в саду. И хотя она не любила пауков, смотреть, как плетется паутина, и правда приятно. Потом она застучала по клавишам.
Слушать, как среди безмолвия природы, накрытой белым покрывалом, хрустит снег под ногами…
«Я знал, что внутри вас таятся маленькие моменты счастья… Выпустите их на поверхность… А если хотите – поделитесь…»
Обычная каждодневная жизнь неминуемо вступила в свои права. Быть может, к счастью. Иногда это очень успокаивает.
Жером вернулся домой, миновав центр функциональной реабилитации. Слишком рано. Он пока не может наступать на ногу, его пазл будет долго срастаться. Но, мечась по больничной палате, как тигр в клетке, он натренировал руки и одну ногу – вторая была непригодна, – чтобы как можно скорее оказаться дома. Хотя Каролина и установила подъемник, Жером не представлял обузы для молодой женщины, с трудом скрывавшей радость от его возвращения. Жюли, ставшая свидетельницей этой сцены, не поняла, был ли этот восторг связан с удовольствием видеть его или с тем, что молодой заместительнице не придется больше вести прием в одиночку. Как Жером и предполагал, после проведенного Каролиной осмотра решение принимал он. Когда в осмотре не было необходимости, она отступала в сторону, оставляя доктора с пациентом, наблюдала, училась, старалась не упасть в яму и все быстрее избавлялась от мысли о необходимости срочно делать МРТ или анализ крови.
Жюли тоже была рада, что он вернулся. Она сама не знала почему, но присутствие мужчины в доме, где она спит, всегда действовало на нее успокаивающе. Какое-то ощущение защищенности или включения в мужскую орбиту. Она пыталась скрыть это чувство, но оно неизбежно возвращалось – естественно, галопом.
Хотя Жером все еще не снял гипс, Жюли подозревала, что вздохи, которые она иногда слышала из его комнаты, когда там находилась Каролина, связаны не только с почесыванием кожного покрова под белым шершавым панцирем. Ее это радовало. Жерому было необходимо перевернуть страницу, выбраться из ямы, в которую он слепо вогнал себя, не желая этого признать. И именно Каролина, готовая прыгнуть на дно не раздумывая, спустила ему короткую лесенку. Прекрасно.
В конце концов, они отлично подходили друг другу. Совершенно разные, но взаимодополняющие. Когда Каролина паниковала, Жером успокаивал. Когда он раздражался, она оставалась спокойной. Если она чего-то не знала, он ее просвещал. Когда он был голоден, она готовила. Когда она выказывала чрезмерное медицинское рвение, он только слушал. Когда она чесала, вздыхал он. Когда он бывал нежен, вздыхала она.
Поль тоже был рядом.
Ближе, чем обычно.
Он, подобно метроному, мотался между своей работой и больницей, довольный, что не надо больше поддерживать видимость супружеской жизни, и порой вел себя как постаревший подросток, только что выпорхнувший из семейного гнезда и тотчас забывший, что дом требует уборки, белье – стирки, что пылесос всасывает пыль, а тряпка протирает. Какая разница. Поль пересмотрел свои приоритеты и взгляды на жизнь с горьким чувством, что тридцать лет он ошибался. Однако он питал надежду восстановить планку и впредь двигаться в правильном направлении, не прислушиваясь к пению сирен.
Он активно искал квартиру, чтобы вложить свои сбережения и потом сдавать ее Жюли за еще более смешную плату, чем социальное жилье. Соотношение цены-качества должно было быть столь фантастически привлекательным, что ей пришлось бы согласиться.
Поль с нетерпением ждал того дня, когда Жюли примет его великодушный дар без ощущения, что он пытается купить ее. Он чувствовал, что еще не достиг желаемого результата. Пока не достиг. Но знал, что этот день настанет. Ведь настал же день, когда она сказала ему «ты».
Манон, естественно, тоже принимала участие в дежурствах возле постели Людовика, которому приходилась крестной. Молодая женщина много раз встречала в больнице Поля. Они обменивались сердечными и сдержанными фразами, которые от общей заботы о Жюли незаметно сместились к выражению радости встреч.
Жюли приспособилась к этой шаткой жизни в ритме посещения больницы. Остальное было второстепенно. Работа стала регулярной, перемещения по городу автоматическими, развлечения непривычными – настолько они теперь были редки. Так уж вышло… Сопротивляться бесполезно, судьба прокладывает свой путь. А ты следуешь ему или нет. Но если не идти по ее следам, в конце концов потеряешься.
Поэтому Жюли шла по следам своей несчастной судьбы, не пытаясь сопротивляться. В любом случае ей с этим не совладать. Располневшие в Бретани бедра растаяли вместе с ее аппетитом.
Но она держалась. А это уже что-то…
Вымыв Людовика, Жюли в ожидании Ромэна немного вздремнула. Сквозь сон она почувствовала: что-то щекочет ее руку. Медленно выплывая из забытья, она смотрела, что бы это могло быть, но видела только ручку сына в своей руке. И вдруг один его пальчик слегка пошевелился. Тогда она взглянула на его лицо и увидела, что Люк открыл глазки.
Охваченная страшным волнением, она было кинулась к телефону, но передумала. Это ее Люк, ее миг, их с Люком миг. Если приборы дадут сбой, она позвонит.
Решено!
Сын смотрел на нее и едва заметно улыбался. Жюли уже больше не была Жюли. Она превратилась в фейерверк, все в ней взрывалось, сверкало, светилось. О, как же это было прекрасно! Как прекрасен был этот миг!
