«…Какая тебе Москва? Охренела? Никаких денег не дам! Мать, слышь, чего она удумала? В Москву учиться…» — Отец кричал, матерился. Но Жанна не колебалась: без отцовой подмоги выберется из опостылого лесного поселка в город. И не просто в город — прямиком в Москву. Деньги? Ничего, она найдет деньги! По рублю, по трешке, по пятерке насшибает у друзей, подруг, назанимает у родственников, у знакомых, после сполна рассчитается, когда встанет на ноги.
Выход на Василь Палыча по доброте душевной дал Жанне местный директор лесхоза, узнав, что она намылилась в Москву. Правда, предупредил: «Человек этот очень влиятельный. Он поможет, точно поможет. Только ты, Жанка, к нему в крайнем случае обращайся. Он мужик самоуправный. Его за глаза Барином кличут. Только в крайнем случае, поняла?»
Но Жанна, провалив в Москве первый же экзамен в институт, сразу вышла на Барина. Позвонила, сговорилась о встрече. «Переживу черные секунды. Дальше видно будет».
…Растянулись секунды-то! Год за годом она крутилась возле Барина и себя уговаривала: ну что ж, если от жизни любовью не взяла, хотя бы деньгами возьмет.
— Скоро ли мы поедем в конце концов? Пробки проклятые! — «Мерседес» Жанны застрял в толчее машин на Садовом кольце; ей нужно было на Новый Арбат, к себе, в одну из серых арбатских «свечек».
Время от времени поток машин сдвигался вперед. Белый «мерседес» из правого ряда вдруг нахально сунул передок между деревьев на обочине тротуара и выполз в эту лазейку на пешеходную дорожку. Пугая встречных прохожих вспышками фар, огибая прохожих попутных, под ругань и угрозы тех и других, «мерседес» лавировал по тротуару, чтобы шмыгнуть в переулок и срезать развилку, где плотняком встали машины.
Резкий короткий свист. Откуда ни возьмись на тротуаре появился гаишник, вскинутым полосатым жезлом приказал «мерседесу» остановиться.
— Опаньки! Менты! — тормознула Жанна. — Неужели влетели? Я ведь даже жвачкой не пользовалась.
Гаишник, неторопливый и вальяжный, внешностью молодой, но, видать, уже в должности пообтертый, глядя куда-то поверх машины и Жанны в открытом боковом окне, вяло козырнул, неразборчиво представился и буркнул:
— Возьмите документы и следуйте за мной.
— Как вы сказали? — не расслышала Жанна. — Как ваше имя?
— Старшина Шустов, — неохотно ответил он. — За мной шагайте.
— Эй, эй, погодите! Старшина Шустов, у меня кое-какие проблемы. Понимаете… Не могли бы вы сесть в мою машину? На минутку. Прошу вас.
Предложению гаишник не обрадовался, хмуро посмотрел из-под козырька фуражки, но в «мерседес», однако ж, сел.
— В экспертизе нуждаетесь, Жанна Владимировна? Или так все понятно? — глядя в водительское удостоверение, спросил гаишник, сразу сообразив, что водительница под мухой.
— Так все понятно, — вторила Жанна. — Поэтому я вас и попросила… Старшина Шустов, я с похорон еду. Понимаете… А давайте-ка, старшина Шустов, я заплачу вам штраф. В двойном размере. И мы благополучно замнем эту неувязку. Вот. Берите-ка! — Она не особенно афишируя деньги, но так, чтобы номинал купюры был ясно различим, подсунула к его колену долларовую сотку.
Старшина Шустов посмотрел равнодушно, никакого вымогательского интереса не проявляя. Хотя случай складывался заурядный: отмазывается подвыпившая краля из навороченной иномарки, вариант безопасный, можно даже на пару стольников раскрутить. Но — какая-то заминка, нерешимость, и вроде бы ни туда ни сюда…
— Берите, берите, старшина Шустов, — вкрадчиво и заботливо подбодрила Жанна. — Берите. Взять денежку — это всего лишь секунда. Ну и пусть, что эта секунда черненькая. Но совсем коротенькая. Меня накажете — вам проку не будет. Возьмете денежку — на посту стоять веселей. Без денежки обидно на перекрестке гарью дышать… Берите, старшина Шустов. Вечером детишкам конфет купите, жене — цветочков. Всего одна секунда.
Старшина Шустов усмехнулся, еще раз заглянул в права, которые держал в руках.
— Так-то оно так, Жанна Владимировна, — столь же добрым ответным тоном заговорил он, забирая купюру и пряча в карман. — Всего одна секунда. Все мы гоняемся за какими-то секундами, но забываем, что авария — это даже не секунда. Всего один черный миг!
Когда старшина Шустов скрылся из виду, Жанна слегка ударила ладонями по рулю, поделилась с машиной:
— Видел, как сработало! Ха-ха! Понятливый старшина, тоже клюнул на секунды.
Белый «мередес» с чуть вытянутыми по вертикали фарами, похожими на большие грустные глаза спаниеля, въехал во двор дома, на свое стояночное место. Машина подкатила к стене впритык, замерла, как вкопанная, хотя Жанна педали тормоза не касалась. Всякий раз на этой стоянке она проверяла автомобильный компьютер, который должен блокировать колеса, почуяв близкое препятствие. Компьютер не подводил.
— Спасибо, дружок! — Жанна вышла из машины, мягко захлопнулась дверца, мяукнула сработавшая сигнализация.
Этот «мерседес» Жанне подарил Барин. И квартиру на восемнадцатом этаже в знаменитых высотных стекляшках, тоже подарил он, Василь Палыч Каретников. Теперь он был мертв и похоронен, но его деньги еще повсюду служили и заставляли признавать его силу.
В последнее время Жанна сопротивлялась этой силе, не верила в подарки и щедроты Барина. Какие, к чертям, подарки! Она рассчиталась за них сполна. Еще и молодостью приплатила! Еще и аборты от Барина делала… Однажды хотела родить от него. Но побоялась: вдруг ребенок будет неполноценным. Барин был уже не молод и частенько пьян. Да и она с ним прикладывалась — то шампанское, то мартини. Он любил повторять: «Пей! Всё равно всех черви съедят!»
Жанна сидела на розовом пуфе перед туалетным столиком, держала в руках бокал с мартини. Ей нравилось это душистое, сладкое вино. Поначалу она полюбила его не за вкус — за название, — иностранное, аристократическое, уже позднее распробовала и оценила винный букет. Ей тоже хотелось стать хотя бы немножечко светской дамой, хоть чуточку-чуточку аристократкой. Порой ей казалось, что, выбравшись из болота провинциальной нищеты и убогости, познав новое качество жизни, вкус денег и мартини, она обрела самодостаточность, свободу, личностный авторитет. Но ей только казалось. Даже всесильный Барин не был всесилен, он и Жанне указал, где ее истинное место.
В тот день Туз вернулся из лагеря, из Коми. Прямо с поезда, с Ярославского вокзала, в рыжей замшевой, вытертой до лысин куртке пришел к Барину за отсроченным платежом. Жанна с изумлением наблюдала, как Барин распинается, лебезит перед этим рецидивистом с длинными руками в татуировках, сутулой и нескладной фигурой и исподлобным диковатым взглядом. Угощает так, будто к нему снизошел премьер-министр или приехала генпрокурорская шишка. Жанна знала, что Туз до отсидки выполнял в холдинге самую грязную криминальную работу, если таковая была востребована. Иногда она была очень востребована. «Если человек один раз посидел в тюрьме, — рассуждал однажды Барин, — он еще может выправиться. Если пару раз поторчал на зоне — шансов стать нормальным человеком почти нет. Нервишки уже не те, сорвется. Год-два и опять сорвется. Такие уже на всё способны…» Этой способностью уголовников Барин умел попользоваться.
