– Мама сказала, что вовсе не собирается ее отговаривать, просто интересно посмотреть на это уродство, – сказал Джон с грустной улыбкой.
Линдсей стала вести себя намного хуже и оскорбительнее с отцом после этой грязной истории. Джон был рад уехать ото всех и провести несколько дней в Малибу с Карсонами. Семья Элис казалась гораздо счастливее, и, несмотря на работу, их мать не была столь озабочена, как его отец, и явно любила проводить время со своими детьми. Его собственная мать из-за стремления все делать правильно и быть идеальной вечно выглядела обеспокоенной, особенно в последнее время. В их доме не было больше прежнего оживления, хотя, когда отец приезжал на выходные, становилось немного лучше. Он купил детям водный мотоцикл, отчего мать разнервничалась еще сильнее, поскольку боялась, что произойдет несчастный случай. Однажды Маршалл разрешил Джону покатать Элис на лодке, и они весело гоняли по озеру и ловили рыбу. Но лодка тоже была источником споров между родителями. В результате Элис и Джон не слишком радостно провели время и гораздо лучше отдохнули в Малибу. А озеро было таким же холодным, как и порой атмосфера в доме. Элис вспомнила, как однажды ночью слышала, как родители Джона спорили, стоит ли разрешать им кататься на лодке.
– Это слишком опасно. Несчастные случаи происходят на озере каждый день. Люди погибают. Что будет, если с ней что-нибудь случится, пока она гостит у нас? – Лиз беспокоилась обо всем в эти дни.
– Лиз, ради бога, Джон вполне ответственный. Ты не можешь обращаться с ним как с пятилетним. Он играет в футбол, это гораздо опаснее, чем кататься на лодке по озеру.
– Это совсем другое дело, – попыталась объяснить Лиз, но Маршалл не стал ее слушать.
Уже поздно ночью, услышав, что она не спит и горестно вздыхает, он повернулся к ней и спросил, что случилось. Не успел он договорить, как Лиз залилась слезами. Она непрерывно плакала все последние два месяца, пребывая в шоке после всего, что произошло. Она была такой надежной и сильной, когда ему это требовалось, но сейчас совершенно расклеилась.
– Любимая, что с тобой? – ласково спросил Маршалл.
Лиз ненавидела, когда он уезжал куда-нибудь в эти дни.
– Не знаю, – честно призналась она. – Я все время боюсь, что случится что-то ужасное с тобой, или с мальчиками, или с Линдсей.
Обвинение в сексуальных домогательствах перевернуло ее мир, и хотя она верила мужу, сама мысль, что он может завести связь на стороне, преследовала ее. Она никогда не думала, что он изменяет ей, но неожиданно стала переживать, что такое может случиться. Она чувствовала себя старой и уродливой. И зло, воплощенное в такой женщине, как Меган Виллерз, подобралось слишком близко к их мирной жизни, и это стало настоящим потрясением для Лиз. Теперь она не чувствовала себя в безопасности. Она даже беспокоилась, что с ним случится что-нибудь в Лос-Анджелесе или самолет разобьется с ним на борту. Она страдала от непонятного острого недомогания.
– Может, тебе стоит показаться врачу? – обеспокоенно спросил Маршалл, и Лиз сильнее прижалась к нему.
Он чувствовал, что она в последнее время расстроена, и ему не удавалось успокоить ее. Он уже задумывался, не больна ли она.
– Посмотрим, как я буду себя чувствовать, когда мы вернемся домой, – сказала она тихо.
Вместе с беспокойством жена вызывала раздражение. Маршалл не понимал, что с ней произошло. Всегда была его надежной опорой, он мог рассчитывать на нее, и внезапно сломалась. Он с облегчением возвращался в город каждую неделю, чтобы отдохнуть от нее несколько дней.
И в Малибу дела обстояли не лучше. Эшли тоже пребывала в состоянии депрессии. История с Меган Виллерз дала ей понять, что Маршалл снова может изменить ей, пусть даже на одну ночь. И ее все больше стали преследовать мысли о Лиз, с того самого момента, как она увидела их по телевизору. Она была сыта по горло его жизнью двумя семьями и больше не хотела ждать, когда Линдсей закончит школу.
– Я не могу ждать еще год, – сказала она, рыдая за завтраком.
Маршалл чувствовал себя мячиком для пинг-понга, который перекидывали от одной плачущей женщины к другой. Обе они сводили его с ума. Он старался быть терпеливым с Лиз, но Эшли так давила на него, что он все чаще срывался, что приводило к еще более плачевным результатам.
– Я не могу так жить! – закричал он на нее однажды утром, когда девочки ушли в лагерь.
Он старался держать себя в руках, когда дочери были дома, но хотел, чтобы Эшли проявляла больше понимания:
– У Лиз сейчас нервный срыв, и я не могу возиться еще и с тобой, когда ты теряешь над собой контроль.
Маршалл пытался ей внушить, что она вполне взрослая женщина и ситуация между ними не нова для нее, но Эшли ударилась в слезы и побежала наверх, в спальню. Она была сыта по горло разговорами о Лиз. Спустя полчаса он поднялся к ней и застал плачущей в кровати. Он не знал, что теперь делать. Обе женщины ему больше не верили, и обе испытывали мучительные сомнения. Их мирная жизнь была разбита, и в каком бы городе он теперь ни находился, нигде ему не было покоя. Он ездил от одной несчастной женщины к другой. А когда он был с Лиз, Линдсей только подливала масла в огонь. Она почти не разговаривала с отцом с мая. Одни лишь близняшки все еще считали его героем. Эшли обвиняла его в измене, а Лиз опасалась, что он ей изменит. Ему не с кем было поговорить об этом, и он срывался на всех, где бы ни находился. Он с трудом мог сосредоточиться на работе, но по крайней мере в офисе находил успокоение.
– Эшли, ты должна успокоиться, – умолял Маршалл, всей душой желая, чтобы их отношения снова наладились. Он хотел этого даже больше, чем наладить отношения с Лиз. С Лиз его связывало чувство долга. Эшли же была его мечтой. – Ты должна верить мне. Клянусь, все будет чудесно через год – так, как ты захочешь. Но если я сейчас брошу Лиз, дети никогда мне этого не простят. Просто дай возможность Линдсей окончить школу, и все твои мечты осуществятся.
Но он знал, что она больше не верит ему, а все, что говорит ей Бонни, когда его нет рядом, только ухудшает дело. Они уже почти не занимались сексом. Он больше не был в состоянии трезво мыслить. Единственное, чего ему хотелось, – это чтобы все было так же, как в последние восемь лет. Но Эшли это не устраивало – ей нужно, чтобы он жил все время с ней и девочками.
Когда в пятницу Маршалл вернулся на озеро Тахо, выяснилось, что Линдсей повздорила с матерью и они не разговаривают. Он налил себе стакан крепкого алкоголя и вышел посидеть на пристани. Одинокая слеза скатилась по его щеке. Его жизнь превратилась в ад, и он ничего не мог с этим поделать – да и не хотел. Он не мог еще больше ухудшить положение Лиз. Обвинения Меган Виллерз и так перевернули ее жизнь: казалось даже, ей стало хуже, после того как все благополучно разрешилось, чем когда скандал был в разгаре. А частичное признание вины, которое он сделал Эшли ради сохранения доверия друг к другу, тоже вышло ему боком. Он теперь жалел, что рассказал ей об измене. Ему нужно, чтобы обе они успокоились и жизнь приняла некоторое подобие нормальности. А через год, когда Линдсей окончит школу, будет видно, как поступить с Лиз. Но, как ни верти, Маршалл понимал, что чья-то жизнь будет разрушена, – может быть, даже его собственная. А этого он хотел меньше всего. Все, чего он ждал от этих женщин, – это мира и поддержки, а не требований. Он чувствовал себя так, словно на его шее повисли два удава и сдавливают его что есть сил. Он теперь даже нервничал, отправляясь в Лос-Анджелес, потому что не знал, в каком настроении застанет Эшли и в чем его обвинят на этот раз. Ее требования становились все истеричнее с тех пор, как она увидела их с Лиз по телевизору.
