– Так я ничем не рискую, — все-таки улыбался Шустрый ужасно обаятельно. — Вы без этих вот бумажек ничего не докажете. К тому же я ведь вам выгодную сделку предлагаю. Вас повысят по службе непременно. И никакого риска. Нам этих денег хватит надолго, если вложить с умом…
Звонок в дверь избавил Ирину от необходимости отвечать. Она вышла в прихожую, а Шустрый, оставшись один, схватил еще несколько ложек салата — видимо, был и вправду голоден — и с интересом принялся осматривать комнату, напевая с набитым ртом: «О Рио, Рио, сколько порыва, сколько зноя в южных очах…» Ирина вернулась в комнату в сопровождении участкового, и на этот раз она ему была почти рада и даже пригласила пройти. Вот кто поможет ей избавиться от противного и вот уж точно не в меру… Шустрого.
– Вы все-таки вернулись? Что Лев Николаевич? А у меня тут новый гость, как вы и предполагали…
– Да, мы со Львом Николаевичем объяснение написали, я его отпустил и сам домой пошел — я тут недалеко живу, — объяснял Ирине участковый, явно обрадованный неожиданно теплым приемом. — Дай, думаю, зайду, все ли в порядке, а то…
Он замолк на полуслове, потому что увидел, как незнакомый молодой человек, словно партизан на допросе, за спиной у Ирины… ест какие-то бумаги. Милиционер, не раздумывая, бросился к нему. Завязалась потасовка. Ирина отлетела в угол и там замерла, прижав ладонь к губам. Зачем — непонятно, кричать она не собиралась, так как безоговорочно верила в победу участкового. Наверное, в кино видела такой жест, подходящий к данному случаю. Довольно быстро выяснилось, что ставки были сделаны правильно, победу одержали конечно же профессионализм и опыт. Отобранные документы милиционер аккуратно разгладил и положил на стол подальше от Шустрого.
– Что тут у вас происходит? — строго спорил он у Ирины. — Вы же собирались уходить.
– А у нас тут черт знает что происходит! — злорадно доложила Ирина, с удовольствием глядя в вытянувшееся лицо Олега. — Я как раз собиралась, а тут вот молодой человек… Скажите, пожалуйста, а если я напишу заявление, что он ко мне ворвался — что ему за это будет?
– Так… Это будет… — растерялся участковый. — Статья… Черт, мы же только что читали — вот память!
Он принялся рыться в карманах в поисках Уголовного кодекса, но тут Шустрый неожиданно пришел ему на помощь.
– Сто тридцать девятая УК. — И, заметив удивленный взгляд милиционера, пояснил: — Я, конечно, не херувим, но я чту Уголовный кодекс, как завещал великий Бендер. А она, между прочим, сама объявление дала! Так что не пришьете, у меня и газетка есть… Дома.
– Никакого объявления я не давала! — тут же открестилась Ирина. — И вам, между прочим, пыталась объяснить, но вы меня не слушали. Вы ворвались ко мне в квартиру, я испугалась.
– Но это же… подло! — по-бабьи взвизгнул Шустрый, окончательно поставив крест на своем любовно взлелеянном имидже мачо. — Ведь вы же сами… Разве так можно?!
Ирина молчала. Ей даже стыдно не было. Уж больно гадкий попался мальчишка, не грех такого и проучить.
– Пройдемте, пройдемте, гражданин, в райотделе разберемся, — взял его за локоть участковый. — И документики я заберу. Мне почему-то кажется, что это очень интересные документики, вы ведь немного успели съесть, страницы полторы-две, не больше?
Вместо ответа Шустрый начал громко икать.
– Отпустите его… правда, не врывался он, я с ним, кажется, даже раньше встречалась, — сжалилась Ирина.
Старший лейтенант Петрухин явно колебался, но тут его взгляд упал на принесенные Шустрым розы, и это немедленно придало ему решительности. Он звонко шлепнул Шустрого ладонью по спине, отчего тот испуганно вытаращил глаза, но икать перестал.
– Ничего, проверим документы, снимем показания, пока как со свидетеля. А там видно будет. Пройдемте, гражданин!
Милиционер увел Шустрого, который уже в прихожей опять начал нервно икать. Не успела Ирина войти в гостиную, как раздался телефонный звонок. Она посмотрела на определитель — Валентин. И трубку снимать не стала, хотя, конечно, это было глупо. Хорошо, они поговорят, только не сегодня и не сию минуту. Хватит уже с нее общения на сегодня. Она села на диван, долго сидела, пытаясь поймать за хвост хоть одну мало-мальски стоящую мысль, но они проносились слишком быстро и друг с другом никак не соотносились. Чаю, что ли, выпить — надо же чем-то заняться, лениво прикидывала Ирина. Но не хотелось ни чаю, ни вставать и идти на кухню. Неловко повернувшись, она смахнула со столика пустой стакан из-под сока и даже поленилась нагнуться посмотреть, будет на ковре пятно или нет.
– А, ну и ладно, все одно к одному, — громко сказала она самой себе. — Идиотский вечер. Вечер с идиотами. Достоевский отдыхает. Я разговариваю сама с собой. А со мной разговаривает рамочка для фотографий. Надо подарить себе попугая, хоть будет с кем поговорить… — И передразнила вслух: — «Ир-ра хор-рошая! Ир-ра хор-р-рошая!».
И после длинной паузы добавила от души:
– Ира — дура!
Но сеанс самокритики ожидаемого успокоения не принес. Ирина, вздыхая, переоделась в домашний халат — махровый, желтый в черный горошек, честно говоря, немного застиранный, но зато ужасно уютный, влезла в шерстяные носки и тапочки с собачьими мордами впереди. Подумав, принесла из кухни бутылку вина, фрукты, конфеты. Пристроила все это на столик, полюбовалась композицией. Включила телевизор, налила в бокал вина, поудобнее угнездилась в кресле. Потом вскочила, погасила свет и зажгла елочную гирлянду. От мельтешения разноцветных огоньков в комнате стало веселее и даже промелькнула какое-то детское — нет, не воспоминание даже, а ощущение, которое она не выразила бы словами. Оказывается, прав был Лев Николаевич — должна быть елка, и гирлянда должна гореть. Ирина отпила вина, прихватила горсть конфет, влезла с ногами в кресло. Именно так она и собирается провести остаток новогоднего вечера, пусть в дверь хоть молотком стучат, она не откроет — дудки!
Но стучать в дверь никто и не думал. Зачем стучать, если есть звонок. «Не открою, — угрюмо думала Ирина, — позвонят и отвяжутся, психи малообеспеченные. А вдруг это Ритка?!» Она немедленно вскочила и, тихонько подкравшись к двери, заглянула в глазок — в прихожей темно, ее не увидят. И едва не застонала от досады — за дверью переминалась с ноги на ногу Евстолия.
– Ирочка, это я! — заорала она из-за двери и подсунулась поближе к глазку, чтобы у Ирины исчезли всякие сомнения. — Ты ведь уже освободилась?
«Смотря от чего», — мрачно проворчала себе под нос Ирина, но дверь все же открыла и даже по привычке надела на лицо некое подобие улыбки: во-первых, ее всегда учили, что со старшими надо быть вежливой, а во-вторых, она по опыту знала, что Евстолии Васильевне проще уступить, чем объяснить, что у тебя нет ни малейшего желания воплощать в жизнь ее планы. Сделать все равно придется, а времени уйдет вдвое больше, если вступать в пререкания.
