Однако что-то сегодня на редкость пустой день. Астапчук не пришла, ручку долечивает. Лукерья что-то камлает у себя в кабинете, велела не беспокоить. У нее давно была запланирована медитация по очистке полевого пространства. Инеева не видно, не слышно. Не то что в ресторан не зовет, в заведении вообще не появляется. Может, завтра увижу. Завтра зарплата. Только Александра Петровна легко, но нервно, как пантера в клетке, ходит по кабинету. Тишина. Телефоны молчат. Не зря Аристарх смылся на свои загадочные заработки. Я решила заварить чаю, чтобы разрядить обстановку. Тем более по дороге я забежала в модный чайный магазин и купила баночку домой и пару маленьких упаковок различной экзотики на работу. Побаловать себя и Лукерью. Естественно, после того, как она очистит полевое пространство. Я не самоубийца, чтобы к ней просто так в ее медитацию соваться. Или можно Александру Петровну угостить. Она вроде не сердится на меня за случайно подсмотренную сцену. Поздоровалась со мной вполне ласково и довольно искренне. Как мне кажется.
Я налила воды в синий электрический чайник из пластиковой бутыли в углу кухни. Внутренность чайника была девственно-чиста, поскольку воду для чая и кофе я использовала только из бутыли, точнее, из громадной канистры, которую нам привозили примерно раз в неделю работники какой-то «водной» фирмы. Они заносили ее в кухню, нервно оглядываясь, как будто ожидали, что из угла на них прыгнет какая-нибудь нечисть.
Закипел, фыркнул и выключился чайник. Я взяла самый красивый гостевой сервизик на две персоны, заварила «моего» чайку ягодами земляники, достала из буфета джем и маленькие крендельки, поставила на поднос вместе с чашками и пошла к Александре Петровне. Если мадам не расположена пить со мной чай, один прибор просто унесу. По ней всегда видно, к чему она расположена, а к чему нет. Удобно – никакой двусмысленности и разночтений.
Подходя к двери Александры Петровны, я задумалась: а чем же я буду стучать? Ногой? Но моя божественная хозяйка и в этот раз меня удивила. Любит она эффектные выходы! Из-за двери раздался ее медовый голос:
– Заходи. Ты, Сашенька, сегодня на диво чуткая! – Кассандра уже давно незаметно перешла со мной на «ты». – Только мне захотелось чайку – и ты тут как тут! Не хочешь попробовать себя в роли медиума? Удивительно точно принимаешь посылы!
– Нет, Александра Петровна, пока нет. Но мне кажется, я уже очень к этому близка. Вот немного еще поработаю у вас, и мне вообще ничего говорить не надо будет! Все буду телепатировать. Сможете выступать со мной в цирке.
– Цирка мне и здесь хватает, моя девочка. Зачем далеко ходить? Очень хорошо, что ты зашла, у меня давно к тебе дело. Точнее, задание. Но это не привычное задание. Не удивляйся.
– Да помилуйте, Александра Петровна! Я вот уже месяц у вас работаю и не перестаю удивляться. Наверняка вы предложите мне нечто такое, чего я в жизни никогда не делала! У меня одна надежда – вы добрая и, значит, не нужно будет отлавливать младенцев для черной мессы. Знаете, эту мелочь сложно ловить: быстро бегает и больно кусается. А на конфеты и жвачки уже не клюет. Зажралась.
Мадам моя шутка пришлась по вкусу, она заразительно рассмеялась, запрокинув голову. Видимо, она представила меня гоняющейся за детьми по дворам-колодцам Петроградской стороны. Потом взяла чашку и, глотнув чаю, спросила:
– А ты чего не пьешь? Садись, наливай! Деликатничаешь?
– Деликатничаю. Держу уважительную дистанцию с начальством.
– Правильно делаешь, конечно, но не стоит перебарщивать. Я же не барыня, а ты не прислуга. Впрочем, лакейства в тебе совсем нет, ты больше свою дистанцию соблюдаешь. И это хорошо. Умница, прирожденный администратор. Мне вообще нравится, как ты работаешь. На Инеева не стала жаловаться, а могла. Но и ему намекнула про запись в журнале удачно. Я не против его сексуальной практики, но этот паршивец «забывает» ставить меня в известность. Твое присутствие ему об этом напомнило. Как раз вовремя, а то этот «гуру от эротики» уже не раз вгонял в краску нашу уборщицу, когда она обнаруживала обнаженных барышень в ванной комнате или на Витином диване.
– Меня этим шокировать трудно. Я далеко не образец нравственности.
Ах, Сашенька, что такое образец нравственности? По мне, так нравственно – любить, нравственно не врать. Сексом заниматься с удовольствием – тоже нравственно. И оргазму обучать за деньги в принципе хорошее дело, потому что в этом нет лжи. Женщина знает, на что идет, и у нее нет иллюзий – осадок минимальный. Или его не будет вообще. Смотря какая женщина. А вот засыпать женщину, а особенно молодую девушку, прекрасными словами только для того, чтобы разнообразить свою сексуальную жизнь, а проще говоря, переспать, – безнравственно. И искать горячее сердце на стороне, чтобы пощекотать нервы, получить свежих эмоций, зная, что никогда не уйдешь из своего теплого гнездышка, – тоже безнравственно. Потому что один развлекается, а другой любит. Иногда эта любовь пристает к тебе, как зараза, на всю жизнь. И все слова о том, что мы в ответе за тех, кого приручили, окажутся только пустой романтикой. Мечтой французского летчика об идеальном мире. Да и повернуть их можно по-всякому. Вот, дескать, приручил-то я жену, не тебя, за нее я и в ответе. А ты как-нибудь сама, сама… Ты же сильная. А она без меня пропадет… Она слабая… Глупенькая… Зарежется тупой бритвой, повесится на гнилой веревке! Какая старая песня! Вот так, моя девочка. Так что нравственно, безнравственно – это все очень тонко.
Неожиданно Александра Петровна прервала свою прочувствованную тираду и внимательно, даже с каким-то ленинским прищуром посмотрела на меня:
– А ты молодец, Саша, ты сильная, хорошо держишься. Хотя на душе ведь кошки скребут? И не спрашиваешь про него ничего. Я вижу, даже в мыслях что-то у меня выведать не держишь. Это правильно. Это, как теперь говорят, «по-взрослому». Да, меняется поколение… Я в твои годы была гораздо более беззащитной.
Я сильная? Я слабая! Эгоистичная! Мне легче не иметь, чем потерять. Я сама не следую своим принципам! Я трясусь над своим душевным покоем, я не хочу страдать и боюсь дать волю чувствам! И это сила? По-моему, сила – это вот так смотреть на мужчину, как Александра Петровна смотрела на своего Пашу, гладить его по голове. Ведь, скорей всего, это именно он так вольно поступил с сердцем мадам. Забыл на улице под дождем. А она заболела любовью на всю жизнь. И зря сейчас распинается про «нравственно-безнравственно», я ее лицо помню. Все она ему простила. Да и Паша этот седовласый вряд ли воспринимает ее как игрушку и уж точно жалеет о том, что потерял. Да, я бы так не смогла. У меня просто души бы на это не хватило. Не умею и не хочу так любить. Я боюсь этого чувства, его власти над людьми.
