Бочкарев улыбнулся:
— Вот как… Интересно… Когда-то один мой приятель занимался ушу и хотел даже дать деньги на открытие школы ушу. А я ему сказал: «Да окстись ты с этим ушу! Помолись лучше вместо него!» И он ответил: «Петр, когда на тебя идут с кулаками — одна лишь молитва может и не помочь. А если задумал возводить храм, то позаботься о его безопасности, иначе неприятельская кавалерия может сделать из него конюшню». Он был абсолютно прав, хотя ушу изучал не в качестве самообороны и подходил к нему не как к способу развития силы и ловкости. Его манили всякие медитации, восточные философии. И он все толковал о выпадении в эту… как ее… в нирвану… Правильнее — в осадок, как говорят нынче. — И профессор усмехнулся.
Арам стал заходить к Бочкареву на кафедру поговорить. Одинокий человек, милый и добрый, Петр Александрович всегда радовался его визитам.
Заглянув к профессору во время зимней сессии, Арам застал его за рассматриванием какой-то гравюры. Петр Александрович увидел Айрапетова, заулыбался и протер очки.
— Садитесь, Арам… Вы очень вовремя зашли. Вот, видите, интереснейшая гравюра девятнадцатого века — это не новодел и не стилизация, а уникальная вещь. Наполеон в постельной сцене.
Арам смутился, но тотчас прилип любопытным взглядом к гравюре.
Да, изображение очень откровенное. Молодой Наполеон, абсолютно голый, лежит на спине, над ним нависла возлюбленная, а мужское достоинство Наполеона запечатлено так открыто и в состоянии крайней эрекции… Но самое прикольное другое: лица полководца и его дамы. Оба смотрели друг на друга, несколько скосив глаза, и почему-то с выражением какого-то изумленного ужаса. Будто увидели что-то неожиданное, невиданное доселе, мистически напугавшее… Хотя оба готовы, и вон как стоит!.. Но именно на это вытаращили глаза…
Интересная картинка. Во всех отношениях. И загадочная.
Арам неожиданно пожалел, что нельзя будет рассказать о ней другу Валерке. И нет у него больше этого самого друга…
Бочкарев опять протер очочки:
— Есть такой исторический анекдот. Якобы Наполеон сказал своему генералу: «Вы на целую голову меня выше, но помните: я легко могу вас лишить этого преимущества!»
Арам засмеялся. А профессор вдруг стал серьезным и задумчивым.
— Нет, тут не над чем смеяться… Это же зверюга!
— Национальный герой Франции, — заметил Арам. — Культовая личность.
— Допустим… И что же? Емельян Пугачев тоже считается национальным героем России. А кто разгромил Пугачева, поймал его и привез на казнь? Александр Суворов. Который тоже считается национальным героем России. Вот такой, казалось бы, исторический парадокс — оба герои!
— Типа да… — пробормотал Арам.
Бочкарев покачал головой:
— Ко многим так приклеились эти новомодные слова… Например, «артикль» «как бы». Доходит уже до абсурда или хохмы, как говорит молодежь. Мне недавно студент сдавал экзамен, я спрашиваю фамилию. И юноша отвечает: «Как бы Дьяченко». Я вынужден был переспросить: «Так Дьяченко все-таки или не Дьяченко?!» Или звонок в дверь. «Кто там?» Отвечают: «Типа я!» Спрашиваю недавно другого студента о его любимых поэтах. Говорит: «Мм… Ну Блок…» — «Так «ну Блок» или все-таки Блок?» Хотя признаюсь вам, сам стал заражаться этим стилем, и «ну» часто говорю, словечко-паразит, и другие новомодности. Стыдно… Но зараза очень прилипчива, тем более когда общаешься с молодыми. А вы любите Дали? В советское время Дали (он делал ударение на первом слоге) ругали, Дали топтали, на Дали плевали…
— А вы — страдали! — выпалил Арам.
Петр Александрович засмеялся:
— Да! Браво. Вы остроумны, молодой человек, я оцениваю.
В следующий раз Бочкарев внезапно заявил:
— Чтобы писать плохо, надо очень долго учиться. Если будешь писать просто по зову сердца, как вам Господь на душу положит, легко — то и выйдет прекрасно. А чтобы создать что-то непотребное, надо очень долго извращаться.
Тезис спорный, хотя Араму он показался достаточно правдивым. Но профессор тотчас добавил:
— Не надо учиться играть на пианино! Садись и играй, как душа повелит, — и прекрасно сыграешь без всяких нот! Просто у нас душа зашорена, потому мы сразу и не можем.
Арам смущенно возразил:
— Ну, Петр Александрович… А если я учусь на сантехника и не буду как следует ничего изучать, то могу затопить здание. Если я учусь на сварщика и не выучусь технике этого дела — могу взорвать баллон с ацетиленом.
Профессор, подумав, попытался выкрутиться все таким же добродушным и нежным тоном:
— Даже если вы затопите здание, то войдете в историю, как… как поэт текущего крана! И если взорвете баллон с ацетиленом, тоже этим случаем прославитесь, оставите память! Главное только — чтобы никто при этом не пострадал из людей.
Ничего себе память, подумал Арам. Кому такая нужна?..
Потом Бочкарев стал рассказывать, что собирается исследовать древнюю культуру, но для этого ему нужно немного подучить старославянский.
И тут Арам поймал его окончательно:
— Ага! Значит, все-таки учиться надо!
Профессор разулыбался:
— Конечно надо… И любая истина противоречива. Еще один парадокс…
Арам вспомнил, что бывший друг Валерка тоже любил рассуждать о парадоксах, и прикусил губу.
Бочкарев обладал сказочно мягким характером. Всегда с доброй улыбкой утверждал, что нет студента, который бы ничего не знал, — что-нибудь да любому человеку известно. Какая-нибудь малость.
Однажды к нему на экзамен явилась девица, приехавшая из какой-то дальней провинции и пытавшаяся поступить на заочный, и сразу объявила:
— Петр Александрович, я честно говорю: я ничего не знаю, но хочу учиться, у меня нет никакой подготовки, я просто взываю к вашей милости!
Бочкарев спокойно и мягко улыбнулся.
— Я не верю, что о Древнем Египте вы совсем ничего не читали.
— Совсем ничего!
— Не может быть! Вы наверняка помните, что строили древние египтяне! Ну? Что они строили? Они строили пи…
— …рамиды?!
— Вот видите! Вы это знаете! Значит, ваше положение совсем не безнадежно, вы молодчина! И вы можете учиться, и мы будем с вами работать!
Любимой шуткой Бочкарева был такая: наивысшая степень блата на экзамене по истории — спрашивать в виде тестов: «А не в 1812 ли году была война с Наполеоном?»
Исходя из чувства реальности — все равно мало кто из студентов читал все по программе, — профессор, рассказывая о той или иной книге, не говорил даже «прочитайте эту книгу», чтобы не сильно пугать аудиторию, а нежно просил:
— Подержите эту книгу в руках! Чтобы, по крайней мере, вы ознакомились с ней, хоть что-то там посмотрели, представляли, о чем она. Я не говорю — прочитайте, но хотя бы прикоснитесь к ее страницам!
