— Подержите эту книгу в руках! Чтобы, по крайней мере, вы ознакомились с ней, хоть что-то там посмотрели, представляли, о чем она. Я не говорю — прочитайте, но хотя бы прикоснитесь к ее страницам!
У одной очень кокетливой студентки Бочкарев спросил на экзамене:
— Итак, Натали, что вы прочитали по программе?
Она, хихикая, опустила лукавые глазки:
— Я только Карамзина по диагонали пробежала…
Бочкарев усмехнулся:
— По диагонали? А это понятие может быть очень разное.
Он подошел к доске и начертил на ней две схемы. Одна — в виде вертикально стоящей «молнии», ломаной линии: горизонтальная черта, наклонная, горизонтальная, наклонная. И все они идут друг за другом вниз, соединяясь, но — редко, всего несколько подобных звеньев. И другую начертал — такая же «молния» такой же формы, но — со многими звеньями, «частая». И сказал:
— По диагонали вот так можно пройти, — показал на первую схему, — а можно вот этак, — показал на вторую. — И во втором случае еще «сжать» можно — получится уже «прохождение» по каждой странице!
Та же самая Натали попалась на вопросе о фламенко. Подумала и ответила:
— Это такой танец!
Бочкарев ахнул:
— То есть как это?!
Натали не смутилась:
— А вот так…
И начала сидя, на полном серьезе, делать перед профессором элементы танцевальных движений, пытаясь показать ему все наглядно.
Но самый смешной случай произошел с Петром Александровичем, когда он ненароком поинтересовался на экзамене на свою голову у одного студента, кто написал «Илиаду». Студент, не моргнув глазом, совершенно серьезно ответил:
— Одиссей.
— Гм… Что?.. Вы не оговорились? «Илиаду» написал Одиссей, вы сказали?
— Да-да! «Илиаду» написал Одиссей.
Этот случай вошел в историю факультета. Бочкарев осторожно и ласково взял студента за руку, повел по коридору и показывал коллегам:
— Господа, вот юноша, который всерьез утверждает, что «Илиаду» написал Одиссей! Это что-то необыкновенное, господа…
Араму Петр Александрович рассказал, как у него абитуриент, обозначая схему классового общества в Древнем мире, дал такое понятие «классов»: в Египте — фараоны, в Индии — раджи, а в Персии — цари. И это все классы. Петр Александрович долго смеялся:
— В Египте — класс фараонов, в Индии — класс раджей, в Азии — класс царей, в Европе — класс королей, в Америке — класс президентов, а у нас в СССР когда-то был класс генсеков…
Уже после зимних каникул Арам рассказал профессору о теории Валерия по поводу интеллигентской никчемности. Петр Александрович протер очочки:
— Интересно, интересно мыслит этот ваш соперник… Кстати о дуэлях. Некий юродствующий тип вызвал одного графа на дуэль на тортах. Причем оговорил условия по правилам, как полагается на дуэлях. У каждого — по торту, на столько-то шагов, право на два удара тортом у каждого, бить тортом в лицо и ниже, от барьера и до барьера. Граф отказался. Пусть, сказал он, в таком случае — по кодексу дуэли — я капитулировал, но предпочитаю капитуляцию, чем такую идиотскую и позорную дуэль, в которой мне будут в морду лепить тортом.
Арам захохотал.
Профессор невозмутимо кивнул:
— Достоевский писал, что настоящая правда всегда неправдоподобна. Так оно и есть. В истории множество примеров странного, неадекватного поведения людей. Вот, например, рыцарь Роланд — прямо дурак какой-то! Простите за грубость… Ему десять раз предлагали вызвать подкрепление, он гневно и крикливо отказывался. Дождался, пока уже всех почти уничтожили. И на грани полного истребления своих людей наконец произнес: «Пора» — и вызвал подкрепление. Оно пришло, но поздновато. И где тут логика? Всех своих положил, сам погиб, причем знал, что так кончится, — и тянул до самого критического момента — сознательно! Есть тут вообще хоть какое-то уважение к своим людям и хотя бы к самому себе? Прямо тотальный изощренный садомазохизм и откровенная суицидальность. А проще — идиотство чистейшей воды. Поэтому этот вопрос об интеллигенции… Скорее, он стоит о человеческой неадекватности. А она — распространенное явление. Именно в среде интеллигентов. Впрочем, бывает везде. Странности, выпадения из нормы… Только кто, где и когда определил, какой она должна быть, эта норма? Ведь четких критериев нет, и вряд ли они могут быть. Например, религия говорит о человеческой чистоте, и в монастырях ее соблюдают, и во время постов. А в миру человек, избегающий физиологической близости, считается ненормальным. Вспомним того же Блока… Где же истина? И вот ваш друг, с которым вы дрались… Он, вы рассказывали, будет психиатром. Вероятно, найдет ответы на некоторые философские вопросы. По крайней мере, попробует.
Арам хмыкнул. Даст он, как же… Панин способен лишь дать в морду — и то не каждому.
— Хотя философские вопросы — они как раз всегда остаются безответными, — продолжал Бочкарев. — На то они и философские. Вы читали Евангелие?
Арам кивнул:
— Но я мало что понял…
— Это естественно. Есть книги, которые надо читать постоянно. И вот что интересно: церковь, скажем иначе — Премудрость, зовет к себе безумных: «Кто неразумен, обратись сюда».
— Получается, умникам нет входа в церковь? — удивился Арам.
— Верно. Всякую умность надо забыть у входа в храм. С другой стороны, если мудрость лишь в церкви, то вне ее — только безумие, неведение и слепота. Да, все правильно. Кто-то писал об этом… Не помню, кто именно. Входя в церковь, оставь ум свой и станешь истинно умным, оставь свою самодеятельность и станешь истинным деятелем, откажись от самого себя и станешь настоящим владыкой над собою. Но эта истина открыта немногим. И безумные разумники продолжают жить в ослеплении… Господь, странствуя по Земле, призывал грешников, приветствовал умственную и нравственную немощь и гнал прочь силу ума и деловитости. Да-да, умствующим и деловым людям не место в храме… И как много скрыто от таких премудрых и разумных и как много открывается младенцам!
— Петр Александрович, а почему вы стали заниматься историей? — спросил Арам.
Бочкарев протер очочки:
— Видите ли, Арам… В основе поисков древних цивилизаций лежит чувство более глубокое, чем страсть к науке. В особенности если учесть, что эти цивилизации исчезли без всякого влияния не только на наше развитие, но и на какое бы то ни было. И что мы ищем под этими чуждыми нам формами? Наверное, все те же основные причины человеческих страстей, те же начала добродетели и порока, те же житейские драмы, которые столько раз наблюдали и в себе и в других. А в истории, я вам уже говорил, меня всегда интересовал один вопрос — вопрос власти… Он неизменно самый зловещий и страшный в развитии любого государства. И у всех политических противников были обычно две противоположные точки зрения. Одни считали, что папский «меч», в смысле папская власть, власть церкви, выше, чем «меч» короля, то есть светская власть короля. А другие…
