Последнее слово мать выговорила с трудом.
– В следующий раз пусть сначала спрашивает, прежде чем сводить меня с кем бы то ни было.
– Филиппа!
– Что – Филиппа?
– Ну смотри! Ты во всем виновата и приготовься к тому, что будут последствия. – Мама мученически вздохнула. – Хотя уверена, что этот твой Ник того не стоит. Филиппа, Джеффри рассказал, насколько жалок был твой ухажер, а он еще и грубил ко всему прочему.
– Мне достаточно того, что это не Джеффри Макалистер.
– Это лишь доказывает, насколько ограниченны твои вкусы, Филиппа. Не удивлюсь, если ты спишь с ним. Ах нет, не говори, не желаю знать.
Но по голосу, разумеется, было понятно, что знать ей хочется.
Иногда трудно удержаться.
– Ты не представляешь, мам, насколько он хорош в постели. У меня ни с кем такого не было.
– Филиппа! Придержи язык! – выдохнула мама. Похоже, во время разговора она уже не раз приложилась к бутылке. – Раз все так серьезно, то ничего не поделаешь. Тебе придется привести его на ужин в честь дня рождения твоего отца в субботу. А уж там мы решим, правильный ты сделала выбор или нет.
Ладно, признаю, я действительно забыла про день рождения отца. С другой стороны, можете считать это стратегий а-ля «забудь про плохое, и оно может не случиться». Но в данной ситуации меня вывела из себя вторая часть маминой речи.
– Что? Не ваше дело, с кем я встречаюсь, ясно!
– Филиппа, не дерзи матери! Разумеется, это наше дело, и, естественно, мы должны убедиться, что ты не натворишь глупостей. Всем известно, что ты ничего не понимаешь в мужчинах, а это уже повод для беспокойства. Мы говорим о твоем будущем, Филиппа, и я не хочу, чтобы ты испортила себе жизнь неудачным браком.
Вот теперь я по-настоящему разозлилась:
– Уж не потому ли, что твой собственный брак оказался неудачным?
Провод от трубки покрылся изморозью.
– Что ты сказала?
Ну вот я и ляпнула то, что вертелось на языке уже много лет. Хватит быть девочкой для битья. Настало время объясниться.
– Знаешь, мама, я никогда не понимала, почему ты защищаешь институт брака в то время, как твой собственный оказался таким неудачным. Может, я никогда не выйду замуж. Может, я считаю мужчин не более чем бродячими псами и буду матерью-одиночкой с дюжиной ребятишек.
– Филиппа!
– И я уж точно не выйду за парня вроде вашего Джеффри Макалистера, которого больше интересует, как ублажить босса, нежели с кем он проведет остаток жизни. – Я щелкнула пальцами. – А может быть, я выйду за одного из неудачников, с которыми меня сталкивает жизнь. Может быть, я даже выйду замуж за Ника только потому, что он жалок.
– Филиппа, лучше тебе привести этого молодого человека на ужин…
– Может, и приведу. Ты ведь наверняка помнишь Ника Салливана, мама. Того самого, что отсидел в тюрьме. Знаешь, в этих уголовниках действительно есть что-то притягательное.
Мама зашипела, но я уже бросила трубку. И не стала отвечать на очередной звонок.
Руки так тряслись, что я ни черта не могла нарисовать. Я и не думала, что так расстроюсь из-за этого разговора. Не чувствовала я ни триумфа, ни гордости.
На самом деле я только запутала все. Мало того что я сказала матери – а значит, весь Розмаунт через пару дней будет знать об этом, – что Ник вернулся в город, но и пообещала, что приведу его в субботу на смотрины, словно хряка-производителя.
Хотела бы я знать, где он сейчас, потому что это тот редкий случай, когда мне не терпелось доказать родителям, что они не правы.
А пока же я посмотрела на часы и принялась чертить как сумасшедшая. Мне, кровь из носу, нужно успеть до четырех.
Вы скажете, мне давно следовало высказать все матери? Вы просто не все знаете.
Я уже говорила, что мы переехали в Розмаунт, когда я была совсем маленькой, в 1970 году. И маме переезд пришелся не по душе. Оказывается, причины были весомые, но узнала о них гораздо позже.
Родители не ссорились. Они просто игнорировали друг друга, так что подслушивать было нечего. Я помню, они спорили до переезда, а потом тишина. Когда мы оказались в Розмаунте, отец стал задерживаться на работе допоздна.
Отговорками были пробки на дорогах, сложные процессы в суде – все, что угодно. И маму это не радовало. Она все время была грустной. Я вообще не помню ее радостной.
А вот братья помнили, и они частенько шептались о том, какой она была прежде. А еще я помню, что после переезда на столе в ее комнате появился графин, до которого мне всегда хотелось дотронуться, потому что он был очень красивый. В графине был сок, но мне его пить не разрешали. Зато его постоянно пил кто-то другой, потому что количество сока в нем все время было разным: то больше, то меньше. Согласитесь, нечестно.
Мне было лет десять, когда я узнала, куда девается сок. И то, что это вовсе не сок. Это был херес, а мама была вовсе не грустной. Она попросту была пьяной.
Моя мать – пьяница. Пока мы были маленькими, она еще держалась кое-как. Когда же мы чуть подросли, она, видимо, решила, что мы все поймем. Но когда она напивалась, то ей гораздо сложнее было скрывать свои чувства. Она то плакала, то кричала на всех подряд.
Отец, как ни странно, научился игнорировать и это. Он и сейчас смотрит на мать так, словно перед ним пустое место, словно нет ничего. Братья тоже быстро научились этому фокусу. Есть что-то сюрреалистическое, когда сидишь за ужином в нашей семье. Мать, напившись, говорит что попало, но все делают вид, словно ничего не происходит. А я не могу не обращать на это внимания. Просто не могу, и все тут.
Ее боль настолько осязаема! Ее разочарование настолько ощутимо! Грубо отметать ее в сторону вот так. Мне кажется, именно это раздражает маму больше всего.
Итак, отец стал задерживаться на работе с тех пор, как она запила, а братья стали позже приходить из школы, отсиживаясь у друзей. Мама все реже стала спускаться вниз и все чаще коротать время за рюмкой в маленькой комнатке рядом со своей спальней.
Наверное, она не хотела показываться нам на глаза в таком виде.
Грустно, не правда ли? Мать стесняется появиться перед детьми.
Братья вскоре разъехались по колледжам, а на меня оставили всю грязную работу. Может, в подкорку мужчинам встроено подобное отношение к женщине, а может, дело только в моем отце.
Думаете, почему папочка дал мне такое неженское имя?
Внешность всегда очень много значила для моей матери. Фото ее дебюта до сих пор лежит в комоде, как талисман или как напоминание о том, что все может пойти не так, как вам хочется. Однако и она, и отец продолжают делать вид, что все в порядке, все идет, как и должно. Возможно, и я подыгрывала им.
Но я никогда не покупала ей спиртного и не поощряла ее попойки. Однако я всегда помогала ей замести следы. Я выбрасывала бутылки из-за штор до того, как их находил отец. Я вытирала то, что она разливала по полу. И я каждый вечер сама укладывала ее спать. Потому что человек должен спать в своей постели, а не там, где присел отдохнуть. Потому что человек должен ложиться спать в ночной рубашке, а не в том, в чем начал пить с раннего утра. Потому что человек должен ложиться спать в человеческом обличье, а не обмочившись.
