Дидье знал Парис с семнадцати лет, когда она училась в школе дизайнеров. Ему тогда было двадцать три, и он только-только начал небольшое производство готовых летних комплектов – шорт и рубашек. Эти яркие вещи попали в струю летней моды, и он, неожиданно для себя самого, в самом первом деле добился успеха. С тех пор у фирмы «Диди Дизайна» были и взлеты, и падения, один сезон его дела шли успешно, другой – не очень, но, однако, в этом непостоянном деле он всегда выплывал, и дружба с Парис, с которой они познакомились в одном из уличных кафе, которое оба любили, оказалась очень прочной.
И это было действительно только дружбой, поскольку, как выражались в газетных статьях, ему посвященных, он являлся «убежденным холостяком». Он давно говорил Парис, что их дружба возможна только благодаря тому, что его сексуальные интересы имеют несколько иную направленность. «Любой другой мужчина, встретив такую красивую женщину, как ты, уже давным-давно, – говорил он ей, – стал бы ее любовником».
Диди следил за успехами, а иногда и неудачами Парис с того самого времени, как она покинула уютный кокон домов моделей, где работа казалась ей тяжелой и скучной, и попыталась создать свое собственное дело. Он выслушивал ее жалобы на финансовые проблемы и предлагал замолвить за нее словечко в каком-нибудь большом магазине готовой одежды, которые всегда рады использовать какие-нибудь новые модели, однако она боялась, что этот огромный и обезличенный мир поглотит ее, боялась, что это лишит ее собственной индивидуальности.
Если бы у Дидье было достаточно денег, он бы сам помог Парис в организации собственного салона мод, однако на второе предприятие его капитала никак не хватало. Когда Парис вернулась из Голливуда с печальным рассказом о происшедшем, десятью тысячами долларов своих сестер и собственными честолюбивыми помыслами, Диди предложил свою помощь.
Он повесил на стойку модели, упакованные в пластиковые мешки, которые привез от работающих на них надомников.
– Посмотри, это поднимет тебе настроение, – сказал он.
Парис сдернула пластиковую упаковку и стала рассматривать вещи.
– Диди, какая прелесть!
Ряд длинных полотняных юбок – жемчужно-серые с вставками из нежно-розовой замши, бледно-голубые с сиреневыми, серые с янтарно-желтыми – висел рядом с шелковыми блузками с широкими рукавами того же тона, короткие, до середины икры брюки были сшиты из того же плотного полотна и шли в комплекте с объемными замшевыми куртками. Даже на вешалке эти вещи смотрелись ярко и весело, как компания нарядной молодежи, и настроение Парис заметно улучшилось.
– Значит, первая партия полностью готова, – сказала она. – Слава Богу, а то я уж думала, ничего не получится.
– Я же говорил, что все будет нормально, – улыбнулся Диди, бросая взгляд на часы. – Парис, мы еще должны проверить все насчет аксессуаров и принять окончательное решение о месте демонстрации. Больше нельзя с этим тянуть.
Они никак не могли выбрать между двумя помещениями, где можно было показать коллекцию – одно представляло из себя ничем не примечательный зал современной гостиницы, преимуществом которого было то, что он находился в самом центре парижской моды, другое – зал очень старой гостиницы «Арт Нуово», который она открыла как раз позади «Ле Алле» или «Чрева Парижа» – старого оптового продовольственного парижского рынка, переделанного в оживленный квартал со множеством маленьких магазинчиков, баров и кафе. Выбор места имел большое значение, равно как и выбор аксессуаров, а Парис уже была не в силах принимать какие-либо решения. К каждому туалету необходимо было подобрать подходящие туфли, шляпу или прическу, пояс, красивые брошки, ожерелья, бусы, браслеты, серьги – многое из всего этого она придумала сама, и их делали по ее эскизам в маленьких салонах, разбросанных по всему Парижу. Весь продуманный Парис костюм мог стать реальностью лишь при соблюдении всех деталей и мелочей, и по мере того, как приближалось время показа, Парис нервничала все больше и больше. А теперь еще и Финола! Набросив меховое манто от Женни Фенде, Парис пошла вместе с Диди вниз по лестнице, а затем к его белому «мерседесу», стоящему у тротуара с квитанцией на штраф за неправильную парковку на стекле.
– А, черт, – весело произнес Диди, запихивая квитанцию в отделение для перчаток, где лежала еще целая пачка подобных бумажек. Эти квитанции являлись неотъемлемой частью жизни в большом городе. Мысль о том, чтобы поискать стоянку или хотя бы найти место, куда можно было бы официально поставить машину, ему и в голову не приходила – это значило, что какое-то расстояние нужно пройти пешком – это в такую-то мерзкую погоду! Диди никогда бы этого делать не стал.
По мнению Парис, Диди внешне был типичнейшим французом. У него было длинное бледное лицо, темные печальные глаза средневекового мученика, которые сочетались с крупным орлиным носом и подбородком, как у де Голля. Однако он был недурен, всегда элегантный в своих прекрасно сшитых белых костюмах, которые зимой носил с темно-синими футболками, а летом – со светло-голубой или розовой рубашкой и галстуком. По его рассказам она так же хорошо знала его частную жизнь, как и свою собственную – вернее, полное отсутствие оной. Разве у них оставалось время на любовные приключения? Только работа, работа и еще раз работа. И это ее устраивало. Диди – единственный человек, которому она рассказала об Амадео Витрацци.
– Подожди, милая, подожди немного, – успокаивал он ее. – Когда ты станешь звездой, мы будем покупать шелк у Дерома, и тогда ты скажешь синьору Витрацци – а он будет с улыбкой ждать твоего заказа – что его ткани тебя не устраивают. Пусть катится к Олимпи Аваллон.
– Куда поедем сначала? – спросила она, пока Диди продирался сквозь забитые машинами улицы.
– Шляпы. – Он нажал на тормоз, затем резко свернул в боковой проулок. – Я сказал, что мы появимся до пяти, что уже опаздываем.
– Ой, Диди, я надеюсь, что Жан-Люк сделал все, как надо.
Шляпы были одной из важнейших деталей костюма, от них зависело очень много.
Диди опять поставил машину в неположенном месте, пока Парис поднималась по лестнице в мастерскую Жан-Люка. Этого молодого человека Диди открыл еще в школе дизайнеров. Его интересные модели, сделанные с большой фантазией, приводили ее в восторг, но теперь она почему-то беспокоилась. В конце концов, это его первый серьезный заказ; а вдруг он совсем не так хорош, как показался им по первому впечатлению?
Им открыла дверь молодая жена Жан-Люка. На руках у нее вертелся ребенок, и она приветливо улыбнулась Парис.
– Входите, мадемуазель. Жан-Люк ждет вас. Может, выпьете чашечку чая или бокал вина?
