— Это, конец? — спрашивает.
— Да нет, же! Я не против, продолжить, — спешу успокоить, пока думы гоняла, решение пришло само, — не исчезну! Чуть, чуть отдышусь и дам о себе знать, обещаю!
Притянув за сумку в свои объятия, целует меня, так что ноги опять подкашиваются, отрывается на миг, чтобы выдохнуть только два слова,
— Буду ждать… — и опять обволакивает чарами. Как я без него теперь? Сама не знаю… Отрываюсь с трудом, оглядываюсь в дверях подъезда, запоминаю: эльф с волосами цвета спелой пшеницы, развевающимся на ветру, в ореоле света от фонаря, на фоне большой чёрной машины. Такой сказочно прекрасный, словно это не фиксация обычного мгновения жизни, а постановочная картинка с рекламы, призванная вдохновлять людей на какую-нибудь глупость. Поднимаюсь в лифте, держу глазами это мгновение, и уже думаю, не глупость ли делаю, не остановив его? Может, уже пора дать о себе знать? Ещё не далеко уехал, а я уже скучаю…
Дома пусто и странно, всё, как чужое стало. Уехала на два дня, а будто бы на два года…
Глава 12
Александр
Серого ненавижу! Претворяет договор в жизнь, пока разведусь, не только ли поженятся с Ксюхой, ещё и деток нарожают! Откуда знаю? Да видел всё своими глазами! Сначала, как утром в субботу привёз её домой откуда-то, наверное, с дежурства, а через полчаса снова забрал с баулом, и вернул вечером в воскресенье. Темно было, машину я не караулил, но когда воду включила в ванной, услышал. Гелентвагена не было в нашем дворе, тачка приметная, значит, сам не остался, и на том спасибо! Да уж и так, достаточно времени было, накувыркались! Быстро! А, когда у него долго было? Всегда быстро! В выходные места себе не нахожу, зато Катька счастлива, пританцовывает, песни поёт, сучка. Жрёт теперь за троих. Может, у неё не беременность, а глисты? Вот бы здорово! Ага, размечтался…
Первый порыв был, когда Ксюху услышал сверху, подняться к ней, спросить, что думает о нашем будущем? Помнит, как мечтали в доме у озера о детях, о дочке — красавице и двух пацанах, о собаке! Быстро, однако, забыла! С Серым теперь мечтает! С этим можно не о доме, о дворце мечтать… До чего же бабы, всё-таки, лживые продажные шкуры! Ну, поглядим ещё, чем всё закончится, злорадствую, конечно, но Серый — он таков, наиграется быстро и поминай, как звали… Вот поплачешь ещё на моей груди, Ксюшенька, а я-то подумаю, прощать ли! Прощу, само собой, но не сразу, сначала поплачешь… А, потом всё равно, прощу, куда ж мне без тебя, не жизнь, каторга…
А Серому завтра морду набью! Напросился…
***
…Мой лучший друг с утра, как обычно, бодр и весел, руки всем жмёт и мне тоже, как ни в чём не бывало. Анекдот новый рассказывает.
Сегодня физ. подготовка по плану. Помахаться с ним, что ли в спарринге? Фэйс симпатичный подправить? Смотрю, кто-то уже подправил в выходные, на брови пара медицинских скобок. Самоотвод запросто может взять, на травму сошлётся. Пообещаю лицо не трогать, у нас в голову и так запрещено.
— Ну, что, Серый, размяться не хочешь? — киваю в сторону ринга.
— Давай! — соглашается сразу же. Весь на позитиве, аж, тошно!
Идём за перчатками, шлемами. Собирает патлы свои белобрысые в хвост, открывая подозрительный синяк на шее, душили его что ли? Правда, едва заметный уже, но точно синяк. Потом осеняет: засос! Ну, точно, с Ксюхой уже дела на мази! Убью гада!
Не так-то легко его зацепить ещё. Оно и понятно, ловкий, энергичный, гибкий, увёртывается, да ещё и меня раззадоривает. Я, хоть физически и хорошо подготовлен, но за Серым в этом плане у нас в подразделении лидерство. Снова промахиваюсь, а он нет, бьёт не сильно, будто демонстративно лишь фиксируя касание перчаткой. Лёгкие удары сыплются с разных сторон. Серый дразнит меня, как торреро быка, а сам движется красиво, свободно, будто в танце, танцор хренов! Ну, ничего, подожду, улучу момент, хотя наливаюсь яростью, и это мешает сосредоточиться. И момент всё не настаёт и не настаёт…
Он умотал меня до предела, а шанса так и не представилось. Боковым зрением замечаю, что следующая пара к спаррингу готова, в часы энергично тычут. Кто-то орёт,
— Раунд!
Серый останавливается, выходит из боевой стойки, пытается втолковать пацанам, что наше время не вышло. Ну, раз не вышло, то бой не окончен! По морде, значит, нельзя? Но я-то знаю, куда можно! В душе сто раз видел… Получай везунчик!..
Он содрогается, не ожидал, да и удар хороший получился, крепкий, а главное, меткий, с оттяжкой! Я уж постарался, всю силу вложил и не ошибся. Серёга пошатнулся, но не упал, кровь отлила от разгорячённого лица мгновенно, зрачки расширены, в глазах боль и недоумение. Смотрит так, будто я в него пулю пустил. Мужики ничего не поняли, матерятся. Знаю, что на меня.
— А, чего? — делаю растерянное лицо, — раунд, что ли? Мы же только начали! Серый уходит с ринга, держась за грудь. Получил извращенец! Перед Ксюхой цацки свои выставляй, а здесь дерись, как мужик! Сам виноват!..
Иду вслед за другом, а гнев-то отпускает, и по мере этого, вакуум в душе заполняется стыдом. Просыпается внутренний судья, он честен со мной и справедлив, — в, чём он виноват? В том, что я его ударил исподтишка? Пирсинг-то тут причём? Я же ни разу не сумел его коснуться по-честному! Он удар пропустил, потому, что открылся, потому, что не ждал…
…Сидим на скамейке рядышком. Вроде как не ссорились. Не дуэль же это была. Если начальство узнает, что драка, а не разминка, жди разборок, взысканий, премии лишат точно! Ему-то наплевать, а мне? Но Серый не из тех, даже вида не подаёт, со стороны всё выглядит, как лёгкое недоразумение. Мужики заняты, внимания никто на нас не обращает.
— За что? — два коротких слова, но мне достаточно, чтобы пойти в атаку и объяснить, да он сам не дурак, понял, — Ксения? — боль в глазах сменяет понимание и разочарование. Это он во мне разочаровался, козёл!
— А, ты не догоняешь, как мне больно? Думаешь, я деревянный по пояс?! Демонстративно уводишь мою женщину и удивляешься, как дитя?
— Мне казалось, обсудили в прошлый раз, какая женщина твоя, а какая нет, — недоумевает.
— Ксюха моя! Обсудили, не обсудили, а чувства я куда дену? Или думаешь, разложил по полочкам, так теперь всё и лежит, как разложено!
Молчит, обдумывает,
— Ладно, проехали, — примирительно хлопает по плечу, — прости, что не понял твоего состояния. Сам виноват, надо было отказаться или быть внимательнее… Хоть полегчало?
От этого его прощения и сочувствия ещё стыднее становится, словно, блаженного обидел,
— Прости, что не сдержался, что зацепил! Очень уж ты уязвим со своими игрушками! На кой хрен они тебе?
— Наверное, чтобы не забывать, что у боли и удовольствия один источник, — пожимает плечами со странной улыбкой, стаскивая майку, на которой уже проступила кровь, — ты тоже уязвим, как видишь, хотя и без них…
— Вижу… что разодрал, конкретно… Может, вытащишь? — предлагаю.
- Нет, так зажить должно, а то потом не вставить, — мотает головой, разглядывая своё безобразие.
— Философ выискался, мазохист, мать его! — иду за аптечкой, кажется, там был антисептик и салфетки.
А ведь Серый прав, как всегда прав, собака! Его физическая боль по сравнению с моей душевной пыткой, ничто. Ксюха, которую он так безжалостно отнимает, моё уязвимое место, источник счастья и боли одновременно. Те короткие отрезки времени, когда мы были вместе, самые прекрасные, а теперь внутри будто душу выжигают, когда думаю о ней. А думаю постоянно… Даже в ярость впал, так Серого возненавидел, убить мог бы!
Он — странный малый. Мне не понять никогда. Что делает в МЧС? Ему с папашиными миллионами можно не работать вообще, не то, что жизнью рисковать. Шёл бы в свои танцы, это хорошо у него получается… Да у него, честно говоря, всё хорошо получается… даже в МЧС. Но бывают моменты, ведёт себя, как пацан, глупо и бесшабашно, словно у него, как у кошки девять жизней. Не боится делать то, что хочет. И я ловлю себя на том, что завидую, хочу так же, но не могу. Будто держат, какие-то невидимые рамки, а Серый свободен. Он всегда свободен. И счастлив! Я, как будто, лишь пробую жизнь по каплям и, боюсь отравиться или перебрать, а он, не задумываясь, пьёт полной чашей. И оказывается прав… всегда.
