А ощущать его в себе…Чувствовать наполненность им… Быть одним целым с ним. Это… Это… Как это вообще можно назвать? Какое слово подобрать? Эйфория? Нирвана? Счастье…
А что он со мной делал? С моим телом? Разве я могла подумать, что могу так отзываться на мужские ласки? Его ласки. Что, оказывается, я не деревянная и какая-то «не такая». А вполне себе сексуальная, чувствующая.
Я не ощущала рядом с ним неловкости или стыда. Я доверяла ему. А он позволял мне получать какое-то бесстыдное удовольствием от того, что просто его касалась, трогала, где мне хочется, изучала.
Мужское тело прекрасно. Тело Артёма прекрасно. И его… кхм… достоинство тоже прекрасно. Вот действительно: «неудобно такой большой в руках держать». Даже сейчас начинаю краснеть. Обхватываю пылающее лицо холодными ладонями. До сих пор отхожу от передоза ощущений.
«Динка, я ведь оргазм испытала и не один!» — так и хочется крикнуть подруге. Но нельзя. Не думаю, что Валерий Рудольфович, в отличие от Дины, разделит со мной мой восторг.
И, оказывается, ночевать с парнем прикольно. Артём такой тёплый. Уютный. К нему можно было прижаться. А ещё он ночью, во сне закинул на меня руку. Уткнулся носом мне в макушку. Что-то там пробурчал. Я сначала замерла, боялась его разбудить. Потом стала прислушиваться к своим ощущениям. И поняла, что мне очень комфортно с ним. Спокойно. Приятно.
«Колись, в лотерею выиграла?», — читаю на клочке бумаги, который незаметно, с ловкостью фокусника подсовывает мне Дина к концу пары.
Артём Сокович — мой первый мужчина... Когда ты, Дина, узнаешь, с ума сойдёшь.
«Крупный выигрыш в казино. Налом» — мой ответ, на который подруга закатывает глаза и произносит одними губами: «Я серьёзно. А ты…».
А я вполне серьёзно.
* * *
Вечером на кухне с мамой, после того, как она пришла с работы, печём печенье. Мама фигурной скалкой, с любовью раскатывает песочное тесто. А я вырезаю из него кружочки, используя стакан как трафарет. На мой телефон приходит сообщение. Испачканной в муке рукой тянусь до него через весь стол. Естественно на дисплее остаются белые следы, когда я касаюсь его пальцами, для того, чтобы разблокировать. Небрежно вытираю прямо о футболку, натянутую на груди, перед тем как прочитать сообщение. От Артёма. Букв нет. Только эмоджи в виде банана и пончика.
«Это что?» — приблизительно догадываюсь, чтобы это могло значить. Но на всякий случай уточняю.
«В качестве компенсации за скомканный сегодняшний завтрак приглашаю тебя на банановый раф и пончик. А ты что подумала? Признавайся, что-нибудь пошлое, да? Хулиганка».
Тащу с тарелки одну свежеприготовленную печеньку. Откусываю хрустящий краешек.
Ни за что не признаюсь, о чём я подумала.
«Где и когда?» — высылаю лаконичный ответ. Снова кусаю печенье.
«Завтра. Во второй половине дня. Я тебе позвоню».
* * *
Ещё с утра, когда мы с Артёмом созванивались, чтобы подтвердить нашу сегодняшнюю встречу, он был веселый, непосредственный. В общем таким, каким всегда. А сейчас, устроившись за столиком кафе прямо на улице, подставляя лицо на удивление тёплому осеннему солнцу, Артём какой-то замкнутый, как будто что-то обдумывает. Меня ещё смутил тот факт, что он опоздал к тому времени, к которому обещал заехать за мной. Может, что-то у него случилось?
Размещаемся друг напротив друга. Артём молчаливо греет ладони о стаканчик с горячим кофе. А я пальцами ворую кондитерскую посыпку со своего пончика. Пробую её на вкус.
— Лиль, — поднимает на меня глаза. Что-то не нравится мне его взгляд, — я тебя спрашивал, что вас связывает с Тимуром?
Пропускаю пару ударов сердца.
— Да, — оставляю в покое пончик, забив на то, что испачкала им руку.
— И ты ответила: «Ничего».
— Что, разговор всё-таки состоялся? — грустно усмехаюсь. По глазам вижу, что да. Вот почему Артём такой гружёный. Долго же беляшик держался. Прям похвально. — Что он тебе сказал?
Лицо Артёма задумчивое. С примесью непонятных эмоциональных оттенков.
— Артём… Что он тебе сказал? — повторяю. Но снова сталкиваюсь с тишиной.
Вытираю салфеткой руку. Скомканную укладываю её на стол рядом с солонкой и перечницей.
— Давай, я сама отвечу на мой вопрос, — набираю в лёгкие побольше воздуха, так как знаю, рассказ получится длинным. И хотелось бы его выпалить на одном дыхании. — За почти два года блещущую оригинальностью версию Тимурки я выучила почти наизусть. Ты поправляй, если что. Вдруг, какие-то новые детали появились, а я не в курсе. Итак, — снова вдох, от которого бегут морозные мурашки. — Предыстория. Мой выпускной. Вечер. Ресторан. Тимур Сокович припёрся туда в компании своих дружков. Не знаю, зачем он прихватил с собой этот балласт, так как лично он приехал к моей однокласснице Самсоновой. Это я уже потом узнала. И не особо, честно говоря, была удивлена. Самсонова всегда общалась с мальчиками гораздо старше. Так вот. Приехал он к ней, но в тот вечер они поссорились. В итоге он замутил со мной. То ли ей назло, то ли от скуки (такими подробностями я не владею). Он смотрел на меня из конца зала. Выжидал. Потом на танец пригласил. Один. Второй. Третий. Слова мне там всякие шептал, комплименты. Прижимался плотно. А я... Я глупая, наивная, сомневающаяся и смущающаяся девочка. Которая слов-то таких не слышала. Взглядов таких в свою сторону не видела. Объятий таких на себе не ощущала. Никогда. Ни от одного мальчика. И конечно, я не отрицаю, что поплыла чуток. Мы с ним остались вдвоём в каком-то тёмном подсобном помещении ресторана. И как бы было нам понятно, для чего мы там уединились. А теперь внимание. Самое интересное. Версия Тимура Соковича, — слежу за реакцией Артёма. Вижу, как он сразу напрягается, несмотря на, казалось бы, внешнее спокойствие. — Я пьяненькая выпускница, приставала к нему, к взрослому мальчику. В штаны к нему лезла. А он себя тормозил. Сдерживал. И даже спросил участливо: «Тебе есть восемнадцать лет?». Я ему ответила: «Нет». И тут он включил благородного: «Детка, я с малолетками не связываюсь». И я такая: «Ну, пожалуйста, трахни меня! Я так хочу, чтоб это был именно ты!» Чуть ли не на коленях его умоляла. Упрашивала, упрашивала бедного Тимурку. А он, стойкий оловянный солдатик, держался из последних сил. Потом решил надо мной сжалиться, щедрости горсть отсыпать. И раз уж его моральные принципы не позволяли пятнать честь несовершеннолетней девочки традиционным способом, он нашёл другой: ему отсосать. Тимурке было не жалко. Раз мне так хотелось, — невыносимо смотреть сейчас Артёму в глаза, опускаю взгляд куда-то себе под ноги. — Всех гадких подробностей описывать не буду, как я это ему делала, согласно больным фантазиям его воспаленного мозга. Уверена, твой братик всё в ярких красках и мельчайших подробностях тебе описал. А концовка у этой занимательной истории со временем менялась, обрастала деталями: куда или на что он мне там кончил. И даже спрашивать тебя не буду, какой вариант услышал ты.
Замолкаю. Слова комом встают в горле.
— Лиль… — Артём накрывает мои руки своими. А мне невыносимо больно, что он так на меня смотрит.
— А теперь послушай мою версию, — набираюсь решимости всё это наконец озвучить. — Мой выпускной. Вечер. Ресторан. Тимур Сокович. Мы с ним остаемся вдвоём в тёмном помещении. Я не особо нежно завалена на какую-то поверхность. Подол моего платья бесцеремонно задран. Из лифа наполовину выглядывает грудь. Прерывисто дышу. Но не от накатившего возбуждения, а, скорее, от подступающего страха. Мне неловко, некомфортно. Я зажата. Скована. Но он не замечает моей реакции. Вся его нежность вмиг испаряется. Он становится настойчивым, пугающим, торопящимся. Его действия рваные, агрессивные. Он расстёгивает свои джинсы. Достает своего дружка. А я, попрошу заметить, мужской член тогда увидела первый раз в своей жизни. И что я наблюдаю? Жалкое зрелище. Он у него… не стоит. Это потом до меня дошло, что, скорее всего, это случилось из-за того, что Сокович был сильно пьян и, возможно, был ещё под чем-то. Так как смотрел на меня стеклянными и круглыми, как у Микки Мауса, глазами. Но тогда, в том своём помутнённом состоянии я этого просто не заметила. И вот Тимурка стоит в дурацкой футболке с идиотским принтом, минут пятнадцать пытается воскресить лежачего. Но всё тщетно. И пока я шокировано наблюдаю за этой картиной, последние крупицы ложного желания пустить его под свою юбку покидают мою голову. Под кожу забирается паника. Что я здесь делаю? Зачем? Я не хочу. Я не готова. Тимур так не во время вспоминает про меня. Про моё существование. А я сижу с такими же круглыми как у него и Микки Мауса глазами. Только я нахожусь не под действием запрещённых веществ, а под влиянием страха. И я не в мультике, а в какой-то пугающей реальности. «Цветочек, подойди», — снова включает нежного. Торможу. Он резко берёт меня за руку и вкладывает в мою ладонь своё не подающее признаки жизни хозяйство. Пытается с помощью моей руки его реанимировать. Но результат тот же. Ноль. «Мне нужен твой рот». А я как под гипнозом. Заторможенная. Он давит мне на плечи, чтоб я встала перед ним на колени. Начинает злиться. Что я туплю. И не понимаю, что он от меня хочет. И вдруг меня резко переклинивает. Отталкиваю его и, запутавшись в подоле платья, несусь со всех ног на выход. Думаю в тот момент, что сердце из ушей выпрыгнет. Слышу вдогонку злобное: «Скажешь кому, пожалеешь». Какой там сказать? У меня язык онемел. Мне противно. Везде ощущаются грязные касания его рук. Во рту вяжущий привкус алкоголя и чего-то ещё. Начинает подташнивать. Платье мятое. На голове не пойми что. Помада размазана. Чуть не подворачиваю ногу, когда несусь вниз по лестнице. Случайно сталкиваюсь с одноклассником Петькой. Он зачем-то выдает мне информацию, что для него вечер окончен, и он уезжает домой. И я принимаю решение уехать вместе с ним и его родителями. Мне хотелось всё забыть. Я не собиралась никому ничего рассказывать. Но Тимур, видимо, решил сработать на опережение, перестраховаться. Чтобы я не подорвала его авторитет. Его статус. Он же слыл самцом, покорителем женских сердец, великим трахальщиком. Про меня поползли мерзкие слухи. Представь, каково мне было? Как унизительно. Гадко. Эти смешки в спину. Пошлые присвистывания: «Гордеева, а мне отсосешь?», «Я б те вдул». Не знаю, каким чудом до родителей это мерзость не дошла. Я бы со стыда сгорела.
