Она тоже заметила. Снова пошатнулась и дернулась, схватилась за шею, сдерживая тошноту, взмахнула рукой. И пистолет выпал в снег. И упала Алина, на колени.
Два шага – и Надя рядом, вижу лезвие, как она его к шее Коваль приставила и на автомате достаю пистолет.
— Надя.
Она обернулась, продолжая держать Алину за воротник.
— Что, Демьян? Если ты не можешь – я сама ее убью, – надавила скальпелем на шею, и выступила кровь. — Ради тебя.
— Остановись, – поднял руку выше, взял ее на прицел.
— Она не будет мучиться, несколько секунд – и все, – голос низкий, и в глазах решимость, сомнений нет – Алину она прирежет.
— Не надо, Демьян, – Коваль дернулась, и лезвие глубже вошло в тонкую шею, с ее лица все краски исчезли – если тормозить, то сейчас.
Отключил предохранитель.
— Она тебя предала Демьян, – монотонно, как на старой записи, голос Нади. — Стреляй. Давай. Ты должен покончить с этой семьей. Они все у тебя отобрали. Ее отец лишил жизни твоих родителей. А эта сука тебя едва не убила. Я тебя поставила на ноги. Мне ты нужен. А ей нет. В следующий раз. Она не промажет. Если сейчас. Ты поддашься слабости.
Такая тишина вокруг, на мозги давит, и охраны нет почему-то – краем сознания отмечаю это, они бы остановили нас, спасли ее, ведь я сам не могу, я или выстрелю в нее, или Надя организует рейс на тот свет – несколько секунд, Алина не будет мучиться…
Посмотрел ей в глаза.
— Демьян, я беременна! – выкрикнула она, и как гром с неба, как буря из-под земли.
И я выстрелил.
Я знаю, что время полета пули – короткое мгновение, секунда, доля секунды. Но, клянусь, я видела ее полет как в замедленной съемке. И в какой-то момент решила, что предназначена эта пуля именно мне, что я не успею увернуться, не успею признаться…
Надя прижала ладони к животу, дернулась, и завалилась на грязный, подтаивающий снег. Редкие прохожие начали разбегаться, напуганные негромким из-за глушителя выстрелом. Демьян побледнел, и начал идти к нам.
Ко мне и к Наде. В которую выстрелил. Ради меня. Вернее, ради нашего ребенка.
Или, все же, еще и ради меня?!
Не знаю, как в моей голове умещается все это. Много мыслей, много наблюдений, и все это – лишнее. Надя прохрипела что-то бессвязное, и зашептала:
— К животу… одежду прижми, прижми скорее… двигать нельзя… скорую…
— Алина, как ты? – Демьян скинул пальто, затем свитер и футболку. Вокруг снег, грязные сугробы, зима. И он с голым торсом. Впрочем, пальто он накинул, присел перед Надей, убрал ее руки от раны и прижал свою футболку к ее животу. — Алина, очнись! Иди, и заводи машину.
… он выстрелил в Надю. Не в меня.
— Алина, ты сможешь, – на удивление мягко произнес Демьян, и я смогла выбраться из тихого ужаса от выстрела. Вздрогнула, и встала на ноги. — Иди к машине, нам нужно в больницу. Ты поведешь.
— Она сказала, что ее нельзя двигать.
— Она умрет, если ее не отвезти. Давай же! – повысил Демьян голос, и я пошла к машине сквозь загустевший, мешающий мне двигаться воздух.
Позади раздался шум – как раз когда я дошла до машины и окончательно пришла в себя. Не время поддаваться страху. Не время! Хотя чувствам своим этого не скажешь, и на мгновения передо мной пролетали воспоминания, встревоженные выстрелом.
… как на спине Демьяна расцветает кровавый цветок от пробившей кожу пули.
… как из шеи Волынова хлещет кровь.
… как Демьян целится, и я прощаюсь со своей жизнью, и с жизнью нашего малыша.
— Алина Руслановна! – услышала я выкрик Максима, а следом и Марат:
— Алина. Демьян, ты…
— Хватит! – я обернулась.
Демьян держит Надю на руках, он застыл, не двигается, сейчас он уязвим и безоружен – с раненной, умирающей женщиной, которую нужно бросить, чтобы воспользоваться оружием. А у Максима и Марата в руках оружие, за их спинами еще двое мужчин, имена которых я так и не сумела запомнить.
Где же вы раньше были? Почему не защитили, когда нужно, зато сейчас готовы выстрелить Демьяну в спину?!
— Я цела, скоро вернусь, – отрезала я. — Можете остаться здесь, либо отправьте машину сопровождения. Я не в опасности.
Кивнула Демьяну, открыла заднюю дверь авто, а затем села на водительское кресло. Через пару секунд позади меня сел Демьян, сначала устроив Надю.
Он не рядом, а на заднем сидении – это непривычно. Все это какой-то сюр.
Завела машину, и поехала туда, откуда мы с Демьяном совсем недавно приехали. Прислушалась – полицейских сирен нет, хотя у казино было два или три человека, которые могли помощь позвать.
— Она жива?
— Пока да.
Знаю, нужно помолчать, но не могу.
— Ты не выстрелил в меня, – это не вопрос, это утверждение и прозвучало оно почему-то как обвинение. — Ты в Надю выстрелил.
— Выстрелил, и она умирает.
— Она хотела меня убить. Она…
— Она больна, – сквозь зубы произнес Демьян. — Раз пошла на такое – она больна.
Прозвучало это с горечью. И эта горечь с моей столкнулась. Надя дорога Демьяну, он не убивается, не плачет, говорит, что она на грани, но я чувствую, что ему тяжело.
Она… да, пожалуй, больна, раз пошла на убийство. Как и я. Как и сам Демьян. Все мы больны, но к Наде я относиться лучше не стану только потому, что она чокнутая. Она на нас с ребенком покушалась!
— Значит, ты и правда беременна. Так?
— Да. Мы приехали, – притормозила почти у крыльца, заезжая на тротуар перед больницей, и Демьян выскочил из машины.
Следом все закрутилось. Курящая у входа в больницу девушка бросила сигарету, вбежала в больницу, и в холле нас уже встречали с носилками. Демьян что-то торопливо объяснял медикам, мы вместе шли по коридору. Я не стала уходить, хотя могла развернуться, сесть в машину и уехать.
Вместо этого я плелась позади врачей, везущих Надю. Позади Демьяна. Просто шла следом. Сейчас не время, но нам нужно поговорить.
Поговорить про ребенка, и… Надя что-то важное говорила, упрекая меня. Что-то, что я упустила, что-то неимоверно жестокое и то, что я должна вспомнить.
Перед нами закрылись двери, дальше нас не пустили. Только врачей и Надю, истекающую кровью. А я все вспоминала, что же она сказала. Я должна вспомнить, обязана!
— Кто отец ребенка? Марат или я? Какой срок?
«Ты должен покончить с этой семьей. Они все у тебя отобрали. Ее отец лишил жизни твоих родителей» – прозвучало в моей голове голосом Нади.
Я в ужасе подняла на Демьяна глаза. Вгляделась в него, вспоминая, как он рассказывал про убитых родителей, про детство в детдоме. Он мало говорил об этом, очень скупо, но я хорошо это запомнила.
Значит, отец. Мой папа. Убил семью Демьяна. Мой. Отец.
Верю ли я в это? К сожалению, да. Безоговорочно верю.
— Алина, отец – я?
— Мой папа убил твою семью? – прошептала я, не ответив на вопрос Демьяна. — Надя правду сказала?
— Да, по его распоряжению. Ребенок мой?
— Твой. Конечно, он твой, – растерянно ответила я, и вскинулась – как Демьян может думать, что я забеременела от Марата?! — Если хочешь, можем сдать анализы, Демьян, я не против. Ребенок от тебя!
Лицо Демьяна неуловимо изменилось. Я так и не поняла – смягчилось ли оно, или наоборот. Он обхватил меня за плечи, и заставил отойти к стене. Прикоснулся, заправил выбившуюся прядь волос за ухо, и приподнял мое лицо за подбородок.
Сердце гулко забилось в грудную клетку. Может… может, все же, есть крохотный шанс на то, с чем я успела мысленно попрощаться? На счастье?
— Ты веришь?
— В то, что ребенок от меня? Да, в это я верю. Ты ранена, – Демьян прикоснулся к моей шее, и я вспомнила, а затем и почувствовала легкую боль от неглубокого разреза скальпелем. — Сейчас я отведу тебя к врачу, а затем мы поговорим.
Глава 30
ДЕМЬЯН
Посмотрел на часы. Потом на двери кабинета.
Долго она там.
Сижу и подошвой выстукиваю ритм по полу, в нетерпении считаю секунды. Туда-сюда бегают врачи, в больнице сейчас две женщины – и каждая мне по–своему дорога.
