Я остановилась у громадного панорамного окна, откуда центральная часть города была видна как на ладони, судорожно выдохнула, огляделась.
Ну и зачем мне здесь оставаться? А если кто-нибудь из его замов появится? Или Фролов? Как я им объясню, почему торчу одна в кабинете главы компании, который вдруг сорвался куда-то и ещё неизвестно, когда вернётся?
Мало ему из-за меня неприятностей?
И если уж наш разговор не закончен, договорим завтра.
Я вышла из кабинета, притворив за собой дверь. Кое-как успокоенные посетители при виде меня помрачнели до состояния грозовых туч.
— Оля, я пойду, — шепнула я подруге, склонившись над её столом. — Неудобно мне там торчать. Ты Волкову объясни, хорошо?
Оля буквально пылала желанием обо всём меня расспросить, но посреди рабочего дня, да ещё с явно недовольными посторонними под боком — исключено.
— Позже поговорим, — пообещала я напоследок и покинула приёмную. А спустя полчаса, сдавшись, отпросилась у своего непосредственного шефа Олега Сергеевича и побрела домой.
Я намеренно отказалась от транспорта — ни автобус, ни такси, ни метро сейчас не подходили. Мне нужно пройтись и утомиться, чтобы мысли мои, наконец, тоже немножко устали и перестали вихриться, дали мне наконец возможность сообразить, как поступить дальше.
За что стоит себя поругать. За что — пожалеть. И как дальше смотреть в глаза Волкову, расставание с которым я успела по всей форме оплакать, когда оплакивать, как оказалось, нужно было моё здравомыслие…
Путь получился долгим и утомительным — всё, как я планировала. Стащив в полутёмной прихожей сапоги, поставила сумку на пуф у двери и, на ходу расстёгивая пуховик, побрела на кухню.
— Мам, я верну…
Остаток фразы застрял в моём горле.
Потому что открывшаяся мне картина мало соотносилась с реальностью. За нашим кухонным столом в обычном свитере и джинсах сидел Волков, а моя мама поила его чаем из нашего парадного сервиза, достававшегося из серванта лишь по особым случаям.
На рабочей поверхности сбоку высилась громадная корзина с конфетами, фруктами и чем-то ещё.
— Женя… — мама поднялась из-за стола и застыла в растерянности. — А мы вот… Понимаешь, Андрей Владимирович приехал тебя навестить. Он всё мне объяснил…
Интересно, что именно он объяснил? И как давно приехал? И почему приехал? И каким образом так объяснил, что мама буквально сияла и бросала на него смущённые взгляды.
— Спасибо за чай, Елена Степановна, — Волков держал себя так, будто познакомился с моей матерью лет десять назад, не меньше. — День бы сумасшедший.
И он перевёл взгляд на меня, чтобы совершенно ясно дать понять, кому адресовались его следующие слова:
— Было много дел. Пришлось отлучаться. Я вернулся в офис, а Евгения оттуда уже сбежала. И меня утащили на переговоры по контракту, сохранность которого, кстати, ваша дочь самоотверженно отстояла в борьбе с… обстоятельствами.
Ох…
Он говорил, а мама слушала его с таким вниманием, будто ничего важнее сегодня за весь день не слышала.
— Женя, где мы можем поговорить?
Я даже вздрогнула от неожиданности, не сразу сообразив, что Волков обратился ко мне.
— А вот в спальне, — затараторила мама. — Там никого. Гошка гулять ушёл, вернётся нескоро. Женечка, проводи, пожалуйста, Андрея Владимировича.
Безудержно краснея, я, наконец, стащила с себя пуховик и без лишних возражений направилась в спальню. Волков последовал за мной.
Щёлкнул включатель настенного светильника, укутав спальню мягким жёлтым светом. Я подошла к окну, задёрнула шторы, обернулась. Он притворил за собой дверь. К н и г о е д . н е т
Его взгляд прошёлся по нашим исключительно скромным интерьерам, добрался до моего лица. И в этом взгляде читалась… жалость? Я не смогла бы точно сказать, но что-то такое… будто он смотрел на мокнущего под дождём щенка.
И у меня вдруг даже скулы свело от унижения. Неужели он думал, я ему привирала, когда рассказывала, как нам живётся?
— Не надо, пожалуйста… Не надо так на меня смотреть.
Волков кашлянул, мотнул головой:
— Женя, я не хотел тебя этим обидеть или задеть…
— Вот и не н-нужно… не нужно, — я зачем-то лихорадочно пыталась отыскать тему для разговора. Может быть, потому что нутром чуяла, он бросил всё и приехал сюда не просто так. — Лучше… лучше расскажи, как остаток праздников провёл. Когда в город вернулся?
— Вчера.
— О-о-о. Так вы… м-м-м… вы решили…
— Лавина.
— Что?
— Лавина всё за нас решила.
И пока он рассказывал, я, как идиотка, внимательно его разглядывала, будто ожидала вот только сейчас обнаружить, что его зацепило, ранило. И поэтому он выглядел таким уставшим, таким измотанным…
Волков это заметил и усмехнулся:
— Со мной всё в порядке. Хотя порой мне кажется, что лучше бы уж мне и правда по башке прилетело, чем вот такое… Это, кстати, возвращает нас к вопросу о Кате. Выходит, ты такого невысокого мнения обо мне, что решила, будто я, как совершенно отбитый на голову, бросился с ней мириться, стоило ей переступить порог? Жень, я в шаге от того, чтобы оскорбиться.
И что на это можно было ответить?
— Имеешь полное право, — пробормотала я. — Я бы точно обиделась. И если ты… если ты решишь, что это уж слишком, то я понимаю. И жалеть меня не нужно. Как-нибудь проживу.
— Проживёт она… А я — нет.
Ох… ох, мамочки…
— Женя, — мягко позвал он. — Хватит от меня бегать. Хватит. Ты же видишь, это бесполезно.
Ответить я ничего не успела. Волков шагнул мне навстречу, и его тёплые сильные пальцы сомкнулись у меня на локте. Он притянул меня к себе, и я с готовностью прильнула к нему всем телом.
Господи, как же мне его не хватало…
Тихонько вздохнув, я потёрлась щекой о его свитер, и в груди у него зародился низкий, рокочущий звук — то ли смешок, то ли вздох удовлетворения.
— Это значит, я могу не переживать, что завтра ты опять куда-нибудь умчишься?
Я помотала головой и, невзирая на дикое смущение, подняла на него глаза:
— Не умчусь… Устала бегать. И больше не хочу никуда бежать.
Он склонился надо мной, наши лица почти соприкоснулись, и я прикрыла глаза в предвкушении.
— Осторожнее, — прошептал он мне в самые губы. — Я начинаю надеяться, что ты ко мне неравнодушна.
Я только и успела выдохнуть:
— Какие глупости…
Андрей тихо засмеялся, и его губы наконец отыскали меня. Прижались к моим губам сначала бережно, потом — настойчивее, побуждая ответить. И я не стала притворяться, я слишком долго ждала этот поцелуй. Я и не надеялась, что он когда-нибудь повторится.
Его язык прошёлся по моей нижней губе, и я тихонько застонала от наплыва ощущений, прижалась к нему, утопая в водовороте охвативших меня чувств.
Моё лицо оказалось в плену его больших тёплых ладоней, и всё, что было до него, всё, что было кроме него, перестало иметь всякое значение, просто исчезло…
Эпилог
— Андрей Владимирович Волков, — она пыталась говорить строго, ёрзая у него на плече, пока он тащил её, вяло сопротивлявшуюся, наверх. — Так нельзя! Ты… ты представляешь, как это выглядит?
— Да плевать мне, как это выглядит, Миронова. Ты верёвки из меня не вей. Я и так тебе слишком многое позволяю, — проворчал Андрей, заволакивая её в открывшуюся дверь своей квартиры.
Надо сказать, тащить на одном плече эту егозу, а второй рукой пытаться попасть ключом в замочную скважину — не такая уж лёгкая задача. Пора переходить на электронные замки.
Он опустил её на пол в просторной прихожей, закрыл за собой дверь. Всё, теперь она никуда от него не денется.
Они ж всё это время встречались, как школьники — целовались и за ручки держались. Судьба испытывала его на прочность, заставив вкалывать, выравнивая все съехавшие к чертям обязательства по контракту. Он, как проклятый, дневал и ночевал в офисе, да и Женя трудилась не меньше — из-за расширения бизнеса пресс-службе тоже пришлось нелегко.
