одноклассником, который на этот раз не был ни в чем виноват.
Но я и не собиралась этого делать. Может, Глебу от этого полегчало. Парни ведь привыкли решать свои проблемы кулаками.
Задышала глубже. Он теперь в курсе, наверное, про всё — и про сговор Алисы с Сергеем, и про наши мнимые отношения.
«Если ты в курсе, что с Сергеем я не встречаюсь, почему так злишься на меня? И вопросы эти задаешь?»
— Я должен был услышать это от тебя, — кривовато усмехнулся, а затем вдруг медленно наклонился и потерся носом о мою чувствительную щеку.
Сердце мое снова заколотилось, но на этот раз в тревоге, что он опустится ниже и… Поцелует меня. Губы закололо, но вопреки страху и предвкушению, которые разрывали меня на части, он снова выпрямился и глянул на меня уже более собранно. Пришлось поведать и о вещах, которые я хранила у Сергея, и о мачехе, которая меня недолюбливает, и даже о карте, с которой якобы списываются деньги — в этом мне виделся корень многих проблем.
— Ты должна была написать мне, что в больнице. И не делать всего этого мне назло, — поджав губы, выразил свое недовольство Глеб, но теперь настала моя очередь наезжать на него.
«А ты не хочешь мне ничего рассказать?» — вздернула бровь, а затем показала ему сообщение на экране.
Судя по его реакции, ничего у них с Алисой не было. Будь он любящим парнем, никогда бы не поверил ни мне, ни Алексу. Но внутри меня всё равно зудело, показывая картинки, где они вдвоем, целуются, гуляют. Даже свой ДР он провел с ней. Она прислала мне фотки, но показывать их Глебу я не стала. Чувствовала себя до сих пор уязвимо.
— Это долгая история, Нин, — он взъерошил волосы и тяжело вздохнул, словно сказанное давалось ему с трудом. — Но Алиса твоя — та еще штучка. Не думала же ты, что у меня настолько отвратительный вкус, что я мог на нее повестись? Особенно после тебя?
Зарделась, когда он произнес последнюю фразу. Словно я — предел его мечтаний и полностью соответствую его вкусу.
Неловкость зашкаливала, но в этот момент он обернулся, и я только сейчас заметила лифты, из которых стали выходить медработники, кто-то вез каталку, прошли санитары. Стало людно, и мы вернулись в столовую, где наше место осталось нетронутым.
— Ты ведь видела мою маму? — спросил он спустя несколько минут, как только мы оказались сидящими напротив друг другу.
Дождавшись моего кивка, продолжил.
— Она в коме уже несколько месяцев, опекуном является мой отец, и только от него зависит, будет ли она подключена к аппаратам.
Прикусила губу, не зная, как выразить соболезнования, и я не нашла ничего лучше, чем коснуться ладонью его кулака, который лежал на столе. Он дернулся, но улыбнулся, а затем вдруг разжал кулак, поднял вторую руку и положил поверх моей.
— Мой отец хочет породниться с твоей семьей, — продолжил, и я замерла, задержав дыхание, — твой отец, как ты знаешь, хочет видеть моей невестой Алису.
Открыла рот, чувствуя себя так, словно вокруг меня всё осыпалось стеклами. Каждый шаг оттого болезненный, причинял агонию и оставлял раны.
Глеб продолжил, поясняя про проблемы, царящие в его семье, и я наконец отпустил обиду, которая не отпускала меня всё это время. Будь у меня выбор, я бы поступила на его месте также. Но у меня такого выбора не было, так что я не была настолько эгоистичной, чтобы обижаться на него за то, к чему он пришел и что выбрал.
«Женись на Алисе. У тебя есть шанс, которого у меня не было».
Напечатала, отправляя ему сообщение и кивая на его смартфон, лежавший на столе. Не смогла написать слово «мама», было слишком тяжело. Отвернулась к окну и сделала глоток чая, чувствуя в душе смятение, от которого мне за все эти месяцы так и не удалось избавиться.
В день моей выписки меня встречал Глеб. Как бы я его ни отговаривала, он упорно делал по-своему. Промолчал по поводу свадьбы, но всем видом показал, что я сморозила глупость. Вот только я так не считала.
— Дед сказал, тебя осмотрел его знакомый светила.
Кивнула, а сама еле сдерживала надежду, которая расцвела в груди. Меня до сих пор потряхивало от того, что все диагнозы, которые ставили мне до этого, оказались неправильными, неверными.
— Он сказал, тебя не было в базе. Кто раньше вел тебя?
Глеб задавал те же вопросы, которые и Алексей Ильич, но новых ответов у меня не нашлось. Всё для меня было как в тумане. Нехорошее чувство зрело в груди, и я сразу же согласилась с мнением Дмитрия Елисеевича, что афишировать обследование не стоит. Не хотелось верить, что мой собственный отец готов был записать меня в калеки и лишить лечения только из-за прихоти своей новой семьи, но иного объяснения я не видела. Было больно, гадко на душе и неприятно, но я уже ничему не удивлялась, навсегда уяснив, что я больше не Топоркова. Жданова.
Что уж говорить о том, что отец даже не удосужился отправить хотя бы Степана встретить меня из больницы.
— Ничего не забыла? — спросил Глеб, отбирая у меня из рук хилую сумку. Пожитков я завела тут не так уж и много. — Будешь у меня жить. Не доверяю я твоей семье.
Застыла на полпути к его машине, а когда он обернулся, заметив мое отсутствие подле себя, и глянул вопросительно, я изо всех сил закачала из стороны в сторону головой.
Расширила глаза, в панике переводя взгляд с него на авто и обратно, затем на сумку и вдаль, на дорогу.
— Предпочитаешь жить в общаге? Не страдай ерундой, у меня всяко лучше.
Несмотря на его серьезный вид и отсутствие намеков на что бы то ни было, я всё равно покраснела, чувствуя, словно сейчас провалюсь от стыда. Одно дело — остаться с ночевкой у Сергея в момент трагедии, и совсем иное — у Глеба, к которому я не могла относиться как к просто другу или однокласснику. Последним он в принципе и не являлся.
Отрицательно качнула головой. Единственный вариант — общага.
— Вот же упрямая.
Наблюдала за тем, как он открыл багажник, положил туда мою сумку, закрыл и двинулся обратно в мою сторону с невозмутимым и решительным видом.
Сложила на груди руки, выражая недовольство, но не ожидала, что последует после. Всё
