ее локоть и потянул за собой, бросив взгляд на отца.
— Держись от нас подальше, или я буду тем, кто тебя похоронит.
Я столько всего хотел ему сказать. Столько проклятий и угроз я хотел выплюнуть. Но недоуменные взгляды гостей и отчаянные мольбы жены заставили меня проглотить полный рот оскорблений.
— Это последний раз, когда я предупреждаю тебя без кровопролития. Клянусь Богом!
Вцепившись пальцами в руку Милы, я повернулся и почти волоком вытащил ее из оживленного ресторана. Мне было совершенно наплевать на то, что подумают посторонние. Все, что меня волновало, это сохранить контроль над ситуацией и доставить Милу домой.
Виктор последовал за нами из ресторана. Как только мои ноги коснулись тротуара, я размахнулся и ударил его по чертову лицу. Виктор отшатнулся назад, обеими руками зажимая нос.
— Я должен сейчас хоронить твой гребаный труп.
— Святой, остановись!
Я бросил взгляд в сторону Милы.
— Не лезь в это. Для одного дня ты уже достаточно натворила. — Я обернулся к Виктору, который держался за кровоточащий нос. — Что касается тебя… Мне не очень нравится идея, что моя жена будет свидетелем того, как я всаживаю нож в твое сердце. Так что будь благодарен, что она здесь, потому что только благодаря ей ты сейчас дышишь. Но знай, — я шагнул ближе, и только гнев заскрежетал в моем позвоночнике, — ты никогда не найдешь в этом городе работу, мать твою, ты меня понял? Твой отец, два твоих брата, твои чертовы племянники никогда больше не будут работать в этом гребаном городе. Я позабочусь об этом.
— Святой, — воскликнула Мила, — прекрати, ладно? Ты сейчас ведешь себя как сумасшедший.
Я перевел взгляд на нее.
— Ты не имеешь права говорить сейчас. Садись в эту чертову машину. — Я указал на черный "Мазерати", припаркованный на полосе для запрета парковки. Поиск законного места для парковки не был моим главным приоритетом, когда я с визгом шин подъехал к ресторану.
Мила смотрела на меня глазами, в которых одновременно читались паника, страх и разочарование. Но мне было все равно. В течение двадцати чертовых минут я представлял себе самое худшее. В течение двадцати долбаных минут в моей голове разыгрывались все кошмары. Поэтому я был уверен, что, пройдя через ад и обратно пять тысяч чертовых раз за несколько минут, я могу вести себя как сумасшедший.
— Мы просто разговаривали. — Ее глаза не отрывались от моих, в зеленых глазах мерцала решимость не пугаться меня.
— Дай угадаю. О моей матери и о том, что он не имеет никакого отношения к ее очевидному самоубийству.
— Он имеет…
— Послушай меня. — Я схватил ее за плечи и слегка встряхнул, пока мои пальцы вгрызались в ее плоть. — Что бы он тебе ни сказал, он, блядь, манипулирует тобой. Вот что он делает, Мила. Он манипулирует. Он обманывает. Он, блядь, лжет. Это. То. Что. Он. Делает.
— Ты делаешь мне больно. — Ее глаза вспыхнули, когда она уставилась на меня, и я тут же отпустил ее.
Я подошел к ней так близко, что ей пришлось задрать шею, чтобы не отводить взгляд, пока я изучал ее лицо.
— Елена была права. — Слова резанули меня по горлу, словно лезвия предательства. — Ты не веришь мне. Ты не веришь, что мой отец убил мою мать.
Она прищурила глаза и покачала головой.
— Дело не в этом. Если ты позволишь мне все объяснить и…
— И что? Повторить ту ложь, которую он тебе только что сказал? Попытаться убедить меня, что мой отец — хороший человек? Я не хочу этого слышать, Мила. — Мое сердце сжалось от боли, смертельная смесь гнева и разочарования разорвала мою грудь. — Что бы он тебе ни сказал, я не хочу этого слышать. Ты понимаешь меня, Мила?
Я наблюдал, как она сглотнула.
— Я спросил, понимаешь ли ты меня?
Ее ноздри раздувались, глаза пылали красным пламенем неповиновения.
— Я понимаю.
— Хорошо.
Я снова повернулся к Виктору, мой палец чесался нажать на курок пистолета, спрятанного за спиной.
— Лучше сделай так, чтобы я больше никогда, блядь, не видел твоего лица.
Ненависть в глазах Виктора меня не испугала. Многие мужчины смотрели на меня точно так же, и это перестало на меня действовать. Хлопнула дверца машины, и я оглянулся через плечо, чтобы увидеть Милу на заднем сиденье такси.
— Господи! Ты что, блядь, серьезно сейчас?
Такси свернуло в оживленное нью-йоркское движение, как раз когда я бросился к нему. Мила смотрела на меня из окна, и я не мог поверить в то, что она делает. Это было похоже на Италию.
— Черт!
МИЛА
Я ненавидела то, как он на меня смотрел. Словно мы вернулись туда, где были несколько недель назад, — я все еще была пленницей, а он — похитителем. Мужчиной, который владел мной, а не любил. Ярость, пылавшая в его радужных глазах, была смертоносной, питаемой злобой и презрением. Когда же я научусь? Когда я пойму, что даже самые продуманные планы не могут обмануть моего мужа, особенно когда дело касается меня? Он всегда был на два шага впереди, знал каждый мой чертов шаг.
Я должна была догадаться, что он будет обдумывать слова Елены, когда она заявит, что я им не верю. Она была ему как мать; конечно, он воспринял бы ее всерьез, даже если бы не хотел в это верить. Но после разговора с мистером Руссо я поняла, что тайну, связанную со смертью матери Сэйнта, необходимо раскрыть. Это был единственный способ для Сэйнта разобраться со своими прошлыми демонами и жить дальше.
Такси припарковалось перед нашим домом. Я вышла из машины, промчалась через холл к лифту и за три секунды нажала на кнопку двадцать раз, то и дело оглядываясь через плечо. Адреналин бурлил в моих венах, и я не могла стоять на месте, с нетерпением наблюдая за тем, как загораются цифры на панели. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем лифт поднялся на последний этаж.
— Давай. Давай. Открывай!
Прозвенел звонок, и двери распахнулись. Мои каблуки застучали по полу, когда я бросилась в фойе. Я молила Бога, чтобы я ошиблась. От одной мысли об этом у меня сводило живот и болела грудь.
— Елена? — Позвала я, добравшись до двери ее спальни. Я постучала. — Елена, ты там? Елена?
Дверь распахнулась, и она запахнула свой белый халат.
— В чем дело?
— Ключ, — проговорила я, проходя мимо нее и входя в комнату. — Мне нужно увидеть ключ.
— Какой ключ?
