– Будете подниматься? – с недовольством спросил охранник.
– Нет, тут с вами постоим, – совершенно серьезно произнес Алексей, скорчив строгое лицо. Сегодня он был одет по-простому – джинсы, высокие со шнуровкой ботинки, типа армейских, и длинный теплый свитер, возможно, ручной вязки. Вместо куртки имелась непривычная для нашего взгляда теплая, с меховой подкладкой, жилетка.
– Со мной? – растерялся охранник.
– Макаронами угостите? – спросил Алексей, по-прежнему без тени улыбки.
Только тут до охранника дошло, что над ним прикалываются. Он нахмурился и тряхнул ключами на безразмерной связке.
– Лифты не работают, – хмуро ответил охраник, делая ударение на последнем слоге. Дал нам ключ и направился в свою норку, игнорируя Алексея. Фунт презрения и ноль внимания.
– Совсем не работают? – спросила я.
– До шести вечера, потом выключают. Идите по лестнице.
– А вы не можете включить? – попросила я. Идея карабкаться на двенадцатый этаж меня не радовала. Охранник внимательно осмотрел меня, потом Алексея и едко бросил:
– Не имею права.
– А не боитесь, что мы на стенах будем писать неприличные слова? – спросил Алексей. Охранник фыркнул и отвечать не стал. Но по его удовлетворенному виду было понятно, что проблем от нас он не ждет, а лифт включить мог.
– Там камеры, – на всякий случай пригрозил страж порядка.
Алексей взял меня за руку и потянул за собой.
– Пошли. По лестницам ходить для здоровья полезно, – заверил он меня. Лестница был вполне чистой и светлой, пахло штукатуркой и сыростью.
– Чего отстаешь? – ехидничал Алексей, легко переступая через ступени и насмешливо глядя, как я карабкаюсь за ним. Да уж, отвыкла я за последние три года подниматься пешком по лестницам. Потеряла форму. Раньше на пятый этаж взлетала за одну секунду, а теперь не могу, задыхаюсь.
– Это ты бежишь как ненормальный, – буркнула я, чертыхаясь про себя. В нашем прекрасном городе столько нормальных, толстеньких и ленивых мужчин, мне же, по-моему, достаются только спортивные типы.
– Ты должна бросить курить, – сказал он, когда я все-таки дошкандыбала до двенадцатого этажа.
– Да уж, это было бы неплохо, – согласилась я. А чего спорить. Все равно не брошу, как ни уговаривайте. До него Владимир три года проедал мне плешь. А воз и ныне там.
– Я этим займусь, – загадочно пообещал он, открывая дверь с еле заметной надписью, сделанной белой краской. «206». Мы вошли в темную квартиру. Свет не работал, надо было, видимо, где-то его включить в щитке, но и с уличным освещением все можно было разглядеть. Я подошла к окну и стояла, ослепленная фантастической праздничной картиной, развернувшейся далеко внизу. Изогнутая, живая, сияющая змея Ленинградского шоссе шевелилась, медленно продвигаясь в бесконечность нескончаемым потоком, сверкала огнями, разрывалась от звуков клаксонов, шумела и беспорядочно передвигалась во все стороны. Пробка, казавшаяся столь невыносимой в машине, смотрелась отсюда, с двенадцатого этажа, как произведение искусства.
– Ну как? – спросил Алексей, подходя ко мне со спины и обнимая меня за талию.
– Даже не знаю. Совсем непривычно. Все по-другому. Так высоко… и прекрасно.
– Зато в остальном все как всегда, – тихонько рассмеялся он. – Линолеум на полу не приклеен, так просто брошен. Белый кафель в ванной – мерзкий, надо бы его поменять.
– Зато кухня больше, чем моя комната в старой квартире, – возразила я. – У меня в комнате если поставить двуспальную кровать, то уже ни стул, ни кресло, ни стол не помещались. Знаешь, смешно. Комната, а там кровать, шкаф и два узких к ним подхода.
– Кровать – это хорошо, – кивнул он, целуя меня в шею. – Тут у нас есть куда поставить кровать, да?
– Это точно. Хоть в кухне, хоть в холле. Слушай, а я комнат еще даже не видела.
– Пойдем? Занималась когда-нибудь любовью на грязном полу? – выразительно спросил он и подмигнул.
– Только в сумасшедшей машине, – помотала головой я. – И с психом-водителем.
– Понятно. Тогда тебя ждет что-то новенькое. Да.
Мы пришли в себя поздно. Квартира отапливалась, холодно не было, уюта в пустом, отзывающемся эхом на любой звук пространстве не чувствовалось.
– Да уж, – пожал плечами Алексей, когда мы наконец вышли из подъезда. – Тебе тут нравится? Мне кажется, надо еще очень многое сделать, чтобы тут жить.
– Жить? – удивилась я. – А я разве сказала, что я собираюсь тут жить?
– Нет? – опешил он.
– Ты же знаешь, где я живу. Там у меня сын, там моя жизнь. Не волнуйся, Владимир ничем не связан со мной, кроме сына, если это важно для тебя, – добавила я. И не могу утверждать, что эта фраза далась мне легко. Во рту сразу же появился привкус горечи. Владимир… Что тут скажешь, если это была правда. Сегодня вечером, когда я уходила, он выразительно посмотрел на меня и спросил:
– Ты к нему?
– Да, – просто ответила я. Что я еще могла сказать? Что стоило ему сказать только слово, и я останусь и никуда не пойду? Но он не знает таких слов, не станет их произносить. Что весь этот сумасшедший дом и этот Алексей ничего для меня не значат? Так это не было совсем правдой. Когда Алексей был рядом, когда смотрел на меня, улыбался, когда строгим голосом пытался командовать мной, я чувствовала теплоту в области сердца. Я не была одна. Но Владимир… он только сухо кивнул и сказал:
– Я уложу Ваньку, но завтра с утра у меня переговоры, так что не смогу с ним остаться.
– Я знаю. Мы пойдем с ним в парк. Я не собираюсь сильно задерживаться.
– Это не мое дело. Ты свободный человек, – тут же отмел все мои попытки поговорить он.
– И ты тоже. Мы два свободных человека, да? – зло переспросила я. – Это делает тебя счастливым?
– Послушай, Дина, я не знаю, что с тобой происходит. Но ты должна знать только одно. Для нас обоих самое главное – Ванюшка. Ты меня знаешь, я не буду тебе устраивать сцен, не стану мешать твоей жизни. Мы сможем быть хорошими родителями, сможем договориться обо всем.
– Да? Отлично. Ты так считаешь? Тогда я пошла.
– Конечно, – кивнул он. – Иди.
– И пойду. На свидание! – выкрикнула я. И злобно хлопнула дверью. Неужели ему действительно настолько все равно, буду я с другим мужчиной или нет! Как я могла жить с ним все это время и совершенно не суметь узнать его по-настоящему! Когда он обнимал меня, любил меня, когда он счастливыми глазами смотрел на меня, думая, что я сплю – мне казалось, что он просто испуганный маленький ребенок, который просто боится признаться в собственной слабости. Но у человека, который сейчас находился по другую сторону двери, слабостей не было. И вот теперь, стоя с Алексеем перед подъездом своего будущего дома, я услышала, как он строго говорит мне:
