– Прекрасный вы человек, Любовь Геннадьевна. Мне втройне неловко, что именно вы пострадали из-за меня.
– Даже и не думайте! Всего каких-то десять швов наложили. Я таких операций кучу перенесла. Не берите в голову! Обещаете? У вас и без меня дел невпроворот. По телевизору показывали, дом опять обвалился? Наводнение?
– Да, – подтвердил Путин. – Обвалился. Вы-то, Любовь Геннадьевна, где живете? Мне сообщили, что в Москву только что прибыли?
– Живу в хорошем месте: тихий центр, рядом с метро. Воды, правда, нет, света тоже.
– Света нет? Что же это за дом?
– Толком не знаю, – пожала плечами Люба. – Двухэтажный, небольшой. Наверное, под снос приготовлен. Там никто не жил, вот я с друзьями и поселилась. Хотела что-то вроде общины для инвалидов сделать. Нельзя, наверное, самовольно?
– Здание, скорее всего, в ведении Москомимущества, но, я думаю, мы с Юрием Михайловичем договоримся, чтоб вам его передали, под общину.
«Вау!» – тихо сказал Николай.
– Правда? – воскликнула Люба. – Ой, как удачно тот гражданин в вас стрелять собрался! В смысле, я хотела сказать…
– Все правильно вы сказали, от души. Я последнее время очень редко слышу искренние слова.
– Это плохо, – согласилась Люба. – Что бы вам еще такое сказать, искреннее? А! Вспомнила! Москва очень красивая, и москвичи все добрые.
– Москва – это к Лужкову, к нему.
– Поняла, – сказала Люба. – Что же вам сказать? Ага, еще вспомнила! К нам в город приезжал эколог, Николай Аджипов, чтобы решить вопрос с восстановлением поголовья сущика. Эта такая рыбка замечательная! Мама рассказывала, раньше ее вместо семечек на танцы брали.
Николай стоял с выпученными глазами.
– Насчет рыбы вы меня порадовали, – засмеялся Путин.
«Время, отведенное на встречу, истекло», – тихо предупредили часы из-под рукава.
«Ага!» – сказала Люба.
– Любовь Геннадьевна, нам, к сожалению, пора прощаться, – сказал Путин. – Но мы ведь с вами не навсегда расстаемся? Во-первых, за вами – сущик! Во-вторых, приглашаю вас в Кремль на официальную встречу. А пока разрешите вас поблагодарить и преподнести скромные подарки. Говорю «скромные» не из ханжества: разве можно оценить жизнь человека какими бы то ни было подарками? Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали!
«Да уж, за будущего сына никаких подарков не жалко», – сообразил Николай.
Путин встал и обернулся к кому-то из помощников.
Сопровождающий передал ему маленькую коробочку.
– Это вам, – протянул коробочку Путин.
Люба открыла футляр. На алом бархате лежали золотые часы с золотым же браслетом. На циферблате виднелся крошечный российский флаг, выложенный из драгоценных камней.
«Ну как?» – небрежно спросили из-под рукава пиджака часы Путина.
– Ой! – вскрикнула Люба. – Что вы, зачем такие дорогие? Как вы узнали, что у меня часов нет?
– Догадался. А это – лично от меня, – сказал Владимир Владимирович и протянул Любе конверт.
– Открытка? – предположила Люба и приоткрыла конверт.
Внутри лежала стопка пятитысячных купюр, хрустящая, как ржаной хлебец.
– Не возьму! – сказала Люба. – Да вы что? От семьи отрываете! Жена на шубу, наверное, откладывала?
Путин засмеялся.
– Честное слово, не отрываю. Шуба у супруги неплохая, этот год еще походит. Это я премию получил, ну и зажал немного…
Люба засмеялась.
– Тогда я эти деньги потрачу на инвалидов, ладно?
– Деньги ваши, используйте, как сочтете нужным. Поправляйтесь, Любовь Геннадьевна! До встречи в Кремле!
Все стали дружно прощаться, улыбаться и заведенным порядком покидать палату. Через минуту в комнате остались лишь Николай и Сталина Ильясовна, с приоткрытыми ртами стоявшие по углам.
Николай испытующе посмотрел на Любу.
Он все еще не мог простить Любе измену, будь то даже и с Путиным.
Но на Любином лице лишь сияла широкая улыбка.
Николай осторожно выглянул в коридор и, воровски выслушав объяснения доктора Путину по поводу здоровья Любы и ее беременности, вернулся назад.
– Сталина Ильясовна, посмотрите, какие роскошные часы! – восторгалась Люба.
– Да, – согласилась Сталина Ильясовна, подержав на отлете коробочку, – изделие уникальное. Думаю даже, нумерованное. Давай-ка посмотрим. Так и есть: часы номер два.
– Номер два? – повторила Люба.
– Пока таких часов изготовлено всего два экземпляра, и один из них твой. Поздравляю, Любочка, ты все это заслужила.
– Коля, слышишь? Уникальные часы. Я их всегда надевать буду, каждый день! Помоги, пожалуйста, застегнуть.
– Раритетная вещь, – подсказала Сталина Ильясовна. – Флаг великолепно изготовлен: бриллианты, сапфиры, рубины. Детям своим передашь, на черный день.
«Детям! – сообразил Николай, застегивая золотой браслет на тонком Любином запястье. – Вон почему такую крутизну Путин Любе отвалил. Сыну на черный день. Ну что: нормальный мужик, не жадный. Уважаю!»
– Детям? – Люба смущенно взглянула на Николая.
«Ей-богу, если б своими ушами не слышал, что беременна от Путина, решил бы, вообще девочка нецелованная, – подумал Николай и удивленно потряс головой. – Ну хитра! Колю Джипа развела! Да что меня: Путина вокруг пальца обвела. Тоже небось сказала, что он у нее – первый…»
– Коля, – окликнула Люба. – В конверте деньги, забери, пусть у тебя хранятся, будешь мне на продукты выдавать.
– Что ты порешь? – очень уж возмутился Николай. – Мне халява не нужна! Сколько там, кстати?
– Не знаю, погляди сам, – бесшабашно сказала Люба и протянула Коле конверт.
Банкно ты замелькали в Колиных руках.
– Пять, десять… – Он продолжал считать. – Неплохо для начала…
– Любочка, я очень за тебя рада, – с чувством произнесла Сталина Ильясовна. – Давайте-ка фрукты есть!
Когда был разрезан ананас, в палату, пританцовывая, вошел Каллипигов. Он вез Любину коляску.
– Опля! – сказал Каллипигов и эффектно подтолкнул инвалидное кресло к Любиной кровати. – Коляску заказывали? Получай, землячка дорогая, в целости и сохранности!
Люба поймала подъехавшее кресло за ручку и закрыла глаза ладонью.
«Любушка! – голосила коляска. – Уж не думала, что свидимся!»
«Колясочка, милая, – стонала Любовь. – Прости меня».
– Коляска как новая, сиденье по моему указанию заменили в срочном порядке: прострелено было вражеской пулей, – похвалялся Каллипигов. – Ну как?
– Зашибись! – согласился Николай.
«А чего это Каллипигов козлом вокруг Любы скачет? – бормотал Николай и с подозрением глядел на сияющего Каллипигова. – Кум хитрожопый. «Землячка дорогая»! Родня-я! Вашему забору двоюродный плетень. Ты куда подбираешься, шестерка из девятки? Ты чего задумал, кум?»
